который накинул на себя изодранную в клочья куртку с меховым воротником, и девчонок в платках. Все кружились, скакали вокруг меня, и я тоже стал что-то кричать и петь, сам не понимая сказанных мною же слов. Наша странная процессия двигалась по улицам, которых я совсем не узнавал, хотя сегодня колесил по посёлку, и почти в каждом доме открывались окна и двери, хозяева выходили на двор, пели вместе с колядующими и кидали им что-то в мешки. Наверное, угощения дают, радостно думал я, потом компания пирует, как тут у них, однако, всё организовано!
Вспомнил про Марию Тимофеевну, которая меня на чай ждёт… но воспоминание вспыхнуло и как-то сразу улетучилось лёгкой дымкой, словно и не было никакой доброй бабули, встретившей меня в этом чудесном посёлке.
Мы пели, сыпали шутками, толкались и танцевали, продвигаясь по тесным улочкам, месяц кружился в небе, непостижимым образом оказывался то справа, то слева. Я не ощущал никакой усталости, что было весьма странно, дома я на шестой этаж поднимался в двумя передышками, а тут…
– Ну что? На пилораму?! – хриплым басом крикнул мужик, изображавший медведя.
– Да! Да! На пилораму! На пилораму! – закричала толпа, и что-то тревожное прозвучало в этом крике… кровожадное что ли…
Я вздрогнул. Что-то смутное всплыло в памяти, мне отчего-то стало вдруг страшно, и я попытался найти в этой толпе единственного, кого знаю – Алексея. Ухватив его за рукав, я сказал, стараясь перекричать толпу:
– Мне Мария Тимофеевна сказала, что к пилораме лучше не ходить?
– Что? Чего ты говоришь, я не слышу! – крикнул Алексей и похлопал меня по спине, – Идём, идём! Уже недалеко, недолго осталось!
Он увлёк меня в толпу, которая, сперва притихнув, вдруг снова закружилась, засвистела и запела на разные голоса.
Когда я в Родники приехал, как раз мимо старой пилорамы путь пролегал, и я чётко помню, что старое здание с чуть покосившейся от времени крышей казалось давно заброшенным, и чуть не до половины стены было занесено снегом.
Теперь же, когда мы всей этой шумной компанией подкатились к старой пилораме, я не поверил глазам! В неостеклённых оконных проёмах горел свет, рядом стояли снятые с окон ставни, внутри слышались звуки то пилы, то топора, какой-то шум и грохот, будто бросали доски или брёвна.
Компания колядовщиков остановилась перед широким входом и притихла, песни и пляски закончились, все негромко перешёптывались и поглядывали на вход в пилораму. Я огляделся… лица моих спутников были странными, отрешёнными и словно призрачными в свете яркого месяца.
В освещённом проёме показалась фигура высокого человека, при его появлении все вокруг меня стихли, воцарилась мёртвая тишина, я слышал, как поскрипывает на морозе старое дерево возле дороги…
– Ну? – спросил он раскатисто и оглядел толпу, – Нагулялись?
Я стоял и никак не мог разглядеть его лицо, свет падал на него со спины, и я видел только очертания его мощной фигуры.
– Да…
