нет, получил под свое начало всех кавалергардов столицы. Все разом – тут и жена – богиня, и чин, и богатство. Чудо какое-то. Ну прямо в поученье нам, грешным, – Бог награждает за добродетель.
НИКОЛАЙ. Ты подозрительно благонравен.
АЛЕКСАНДР. Нет, в самом деле есть чем утешиться.
НИКОЛАЙ. Ступай, ступай, непочтительный сын.
Январь 1851 года. Бал-маскарад. Музыка. Толстой стоит у колонны, скрестив на груди руки. Стройная женщина в маске близ него останавливается.
МАСКА. Поэт в задумчивости?
ТОЛСТОЙ. Однако ж! Кто вам сказал, что я поэт?
МАСКА. А кто ж вы тогда?
ТОЛСТОЙ. Я камер-юнкер.
МАСКА. Браво! Так мог ответить Пушкин.
ТОЛСТОЙ. Я только то хотел сказать, что для того, чтобы быть поэтом, я слишком громоздок и тяжеловесен. Поэты – нежные существа, а я, напротив, груб и безжалостен.
МАСКА. Женщины эти качества ценят. Подобная искренность вам лишь выгодна. Позвольте же несколько усомниться в безжалостности графа Толстого.
ТОЛСТОЙ. Вон что! Вы знаете мое имя?
МАСКА. Я знаю даже и то, кто укрылся под скромными буквами «игрек» и «зет» – автора водевиля «Фантазия».
ТОЛСТОЙ. О Господи! Так вы его видели? Вы много счастливее меня. Мне не выпала такая удача. Я был на бале в тот славный вечер.
МАСКА. Что хорошо о вас говорит.
ТОЛСТОЙ. И лучше еще – о моем вкусе.
МАСКА. Поехать на бал, а не в театр, когда там дают твое сочинение, – на это не всякий автор способен.
ТОЛСТОЙ. Возможно, но первое представление, к несчастью, оказалось последним. Пьеса пала. Она испустила дух под тяжестью своего позора и дружного негодования публики. Она погребена навсегда.
МАСКА. Боюсь, что вы правы, Игрек и Зет. Но дело не в публике. Она отходчива, да и к тому же престранный зверь – любит скандал не меньше триумфа. Гораздо хуже, что был разгневан верховный зритель.
ТОЛСТОЙ. Я это знаю. Сей зритель изволил уйти средь действия.
МАСКА. После того как собак спустили, он удалился незамедлительно. Когда ваш господин Милованов велел, чтоб все подобрали фалды, и крикнул: «Он зол до чрезвычайности!» – я этак скосила око на ложу и вижу – она уже пуста.
ТОЛСТОЙ. Очень обидно. Его Величество самого главного не дождался. Ни того, что Фантазию отыскали, ни свадьбы, ни монолога под занавес, где автор честит самого себя.
МАСКА. Публика монолог приписала возмущению господина Мартынова.
ТОЛСТОЙ. Делает честь ее уму. Нет уж, артист сказал лишь то, что полагалось ему по роли.
МАСКА. Мои слова вас не утешат после монаршего неодобрения, и все же не могу утаить – мне ваша пьеса весьма понравилась.
ТОЛСТОЙ. Пьеса моя не только моя, я писал ее купно с моим кузеном.
МАСКА. Что ж, разделите мои хвалы. Только
