– или Германию как таковую177 – в качестве побежденной Трои и сохраняет некоторую надежду на святилища и алтари – то есть на духовную культуру как таковую, – которые, возможно, еще напитаны дыханием божества. Можно сказать, что сама эта книга – «Немецкий дух в опасности» – родилась из вопросительного знака, который Курциус в отчаянной надежде ставит над словами Вергилия об окончательно обреченной державе178.
В эпиграфе из главы II Курциус добавляет к словам Вергилия восклицательный знак, превращая простую констатацию («…вот для кого мы засеяли эти поля» – окончание фразы в оригинале) в некий призыв взглянуть на возмутительные примеры, череда которых последует в самой главе. Вторая глава стоит в тесном сродстве с четвертой (одна посвящена угрозам немецкому духу «справа» – от националистов; другая – таким же угрозам «слева» – от революционной социологии), и эта их равноустойчивость подчеркивается разрывом одной вергилиевской сентенции на два эпиграфа. Здесь необходимо добавить, что первая эклога Вергилия занимала в литературном мировоззрении Курциуса совершенно особое место. В «Европейской литературе и латинском Средневековье» он пишет о ней так:
С первого столетия императорской эпохи и до времен Гёте всякое латинское образование начиналось с чтения первой эклоги. Без преувеличения можно сказать: у того, кто не держит в голове это маленькое стихотворение, нет ключа ко всей литературной традиции Европы179.
В сущности, выводя слова вергилиевского Мелибея, сокрушающегося над потерянной пашней, в эпиграфы в двум главам-диатрибам, Курциус формулирует главную мысль этих глав: речь идет не о политической критике с противоположного фланга, а скорее об ужасе перед новым варварством, осужденным издревле, осужденным самой европейской традицией, которая этому варварству противостоит180. В статье «Вергилий» 1930 года181 Курциус фактически объявляет римского поэта воплощением того консервативного идеала, к которому сам Курциус всегда стремился и которого, по его словам, решительно не хватает немецкому духу (ср. с учением о константах, которое Курциус в IV главе «Немецкого духа» предлагает противопоставить духовному революционизму):
Всю силу, все помыслы свои Вергилий направил на то, чтобы уберечь неизменное от всякого рода поветрий. Повторение как возвращение, обретение как новообретение, обновление как исполнение и возвышение чего‑то уже существующего – вот к чему лежало сердце Вергилия…182
Чуть дальше в той же статье Курциус идет дальше и окончательно сближает вергилианскую мысль с идеей либерального консерватизма, открытого к творческим обновлениям:
На другом материале, на незнакомых границах выстроить заново что-то потерянное, что-то ушедшее – вот мудрость Вергилия, вот его путь и его устремление183.
Более того, в своем «Вергилии» Курциус (пожалуй, впервые в столь явном виде) формулирует идею
Вергилиевское слово
То же касается и эпиграфа к IV главе; в некоторых вариантах, впрочем, этот вопросительный знак фигурирует и в тексте самой эклоги – в том оксфордском издании, однако же, которое Курциус очень любил, о котором писал и на которое ссылался, слова о варваре, завладевшем посевами, не имеют вопросительной интонации (см.: P. Vergili Maronis Opera. Virgil, with an introduction and notes / Ed. by T. K. Papillon, A. E. Haigh. Vol. I. Oxford: Clarendon Press, 1892. P. 3). Эпиграф к третьей главе – лишь часть вергилиевской фразы (далее сказано еще, что Юпитер, сделавший земледельчество тяжелой работой, заставил человеческий род вспахивать угодья, понуждая их голодом; Курциус, со своей стороны, говорит о том, что интеллектуального голода у тогдашнего немецкого студента заметно поубавилось, так что, соответственно, эту часть аналогии уже можно не проводить), однако у Курциуса эпиграф завершается твердо, одной точкой. В таком виде, пожалуй, стих Вергилия превращается в «жизненное правило», гному, ср.:
См. также:
Именно на нее Курциус ссылается в неопубликованном предисловии к неосуществленному послевоенному изданию «Немецкого духа в опасности»: с нее начинается итоговый сборник «Критических эссе» 1950 года; стоит отметить, что во вступительном слове к этому сборнику (оно датировано Пасхой 1950 года) Курциус говорит, что статью о Вергилии он написал по настоянию Макса Рихнера и добавляет к этому: «Сегодня о Вергилии я сказал бы уже не так, как в 1930‑м»; в нашем случае это замечание тем более ценно, поскольку на его примере можно подтвердить факт постепенной перемены методики Курциуса, самого способа высказывания о проблеме (о Вергилии в поздние годы Курциус сказал бы «не так», но не «не то») – кроме того, хронологическая близость этой работы к «Немецкому духу в опасности» позволяет в этом свете напрямую сопоставлять две этих работы. Заметим, что в предисловии к послевоенному изданию «Немецкого духа» Курциус прямо ссылается на статью «Вергилий», несмотря даже на произошедшие к тому времени идейные перемены.
Ibid.
