массе и за это порой получавшей «по заднице» от настоящих комсомольцев. Стилягам, например, прямо на улице резали их слишком узкие модные брючки (сегодня, мол, танцует джаз, а завтра родину продаст). В 1970‑е такое уже трудно было представить. Стремление к западным стандартам потребления могло вызывать недовольство родителей или бабушек, но в самом подрастающем поколении оно было практически всеобщим. Точнее, тот, кто лично проявлял равнодушие к одежде (я был среди них), смотрел на увлечение других как на совершенно нормальное явление. Отсутствие всеобщей «светлой мечты» поощряло толерантность в быту. Семидесятнику было по большому счету плевать на то, как выглядит сосед, поскольку каждый выживает, как может. Для кого-то важнее карьера, для кого-то джинсы… Но как то, так и другое имеет право на существование.
Характерно, что советское руководство прекрасно понимало, как сильно мы отстаем от Запада. К примеру, Брежнев в 1972 году устроил разнос министру легкой промышленности: «Товарищ Тарасов – у вас на складах… млн пар обуви валяется (мемуарист не приводит конкретную цифру. – Д. Т.). Их уже никто никогда не купит, потому что фасоны лапотные» [Черняев 2008: 30]. Лишняя продукция составляла, по имеющимся оценкам, порядка четверти всего производства. Особенно по обуви и одежде. Нереализованные запасы уничтожались в огромном количестве [Кудров 2007: 420]. Но советскому человеку о «лапотном производстве» ничего не рассказывали. Нашему покупателю втюхивали мысль, что налицо просто временные трудности.
«Ни у кого нет – у тебя есть»
Советский человек ходил по улицам одетым. Я это не к тому, что он отличался от африканского дикаря, сидящего на пальме в набедренной повязке, а к тому, что он имел пальто, куртки, шляпы, костюмы, ботинки, платья, юбки, блузки, рубашки, трусы, носки, часы и даже галстуки во вполне достаточном количестве. Когда говорят, что в СССР был дефицит одежды и бытовых товаров, это вовсе не означает их полного отсутствия. СССР производил огромное количество одежды и тканей (в отличие от автомобилей и многих видов лекарств эти товары были вполне доступны), но при этом сильно отставал по качеству [Ханин 2008: 432–433]. Шмоток на всех хватало, порой даже с избытком. Например, как-то раз Глуховский хлопчатобумажный комбинат выяснил, какие конкретно виды тканей нужны его потребителям, заключил прямые договоры с ними и готовился уже порадовать советских трудящихся своей продукцией, но получил вдруг из министерства «наряд-заказ» на производство совершенно других видов тканей (не пользовавшихся спросом), чтобы их реализация шла через министерскую оптовую базу, которая при прямых связях предприятий теряла свои отчисления [Белоусов 2006: 47]. Нетрудно догадаться, какая судьба постигла в конечном счете запланированное министерством барахло. В общем, характерное для советской экономики понятие «дефицит» означало не полное отсутствие товаров, а то, что люди 1970‑х не могли приобрести их в соответствии со своими резко возросшими за пару десятилетий потребностями.
Когда
