брокколи, объели морковь.«Забрали еду у нас изо рта», – сказал я, сотрясаясь
от праведного гнева
и нащупывая гладкие головки пуль 22-го калибра.
Я, бывший пацифист, доведённый до греха,
налившийся дарвиновским пиететом перед
кровопролитием,
нацелился прямиком в мордочку сурка.
Он упал замертво под пышный розовый куст.
Десять минут спустя я уложил мать. Она
кувыркнулась в воздухе и грохнулась, а в её острых зубах
так и остался торчать лист молодой свёклы.
Следом ещё один щенок. Первый, второй, третий,
убийца внутри меня воспрянул,
соколиный глаз не подводил умелого стрелка.
Остался последний сурок. Старый пронырливый плут.
Заставлял меня быть начеку дни напролёт, день за днём.
Всю ночь я выслеживал его согбенную фигурку. Я засыпа́л,
и даже во сне продолжал устремлять взгляд поверх ствола.
Ах, если бы они только согласились тихо умереть от газа, нацистским способом,
и лежали бы невидимые, под землёй[11].
Если мы обыкновенно противимся заглядывать в зияющую пасть огромной пещеры, которая разверзлась внутри нас, то что же заставляет в спешке искать ответ на этот вопрос? Зачем, например, Юнг совершил путешествие в свой личный ад в «Красной книге», вступил с ним в диалог, запечатлел его характерные особенности, а после возвратился к обыденности семьи, практики и академического дискурса? Зачастую поиск ответа становится необходимостью, которая проистекает из разочарования в своих действиях и смятения по поводу их последствий. Нередко вторжение патологии нервной системы, депрессии и зависимости вынуждает делать запрос на проведение «вскрытия». В молодости меня вели вперёд мой интеллект и любознательность, и благодаря им я защитил докторскую диссертацию в 26 лет. Но глубоко внизу непокорные повстанцы выжидали своего часа, скрываясь в густых зарослях, подстрекали к мятежу, саботировали устоявшееся течение моей благоприобретённой жизни и к 30 годам взяли здание парламента. Это и привело меня на первый сеанс психоанализа, а в конечном итоге и в Цюрих, но меня влекло не желание сменить род деятельности, а потребность докопаться до сути бушевавших внутри меня безжалостных боевых действий. Как метко выразился мой друг Дэрил Шарп: «В Цюрих приползают на коленях». Только он имел в виду не богобоязненность молящегося в храме паломника, а надломленность и страдание отчаявшегося изгнанника.
Вспоминая о том, что слова, составляющие термин «психопатология», означают «проявление страданий души», мы осознаём, что наружу просачивается кризис историй, конфликт мифов и противостояние сторон, которые соревнуются за полноправное владение душой. Я не из простого любопытства занялся исследованием этого извержения из недр своего существа, мне предстояло либо угомонить этот бунт, либо умереть. Мария-Луиза фон Франц любила повторять средневековый афоризм: «Страдание – самый быстроногий
