берет лопату в руки,И оттрясая с шевелюр
Недужный хлам травы–грязнуки,
Пускает ветер под аллюр.
Она счастливая такая,
И дни ей светом преданы,
От Ленинградской бороны
До Ставропольского токая.
И мне бы быть с тобою рядом,
Чтоб прядь тянуть твоих волос,
И морщить твой в веснушках нос
Под первым ливнем, первым градом.
И что–то шепчет, беспокоя:
Твоя весна все впереди!
И трубы плоти бередит
Зеленый клен; и сердце ноет.
6
Когда, в предельном униженье,
Целую только голый прах —
Меня охватывает страх:
Но неба вижу я движенье.
7
Взыскуют в платьицах пылинки
Лучей светлейших новых дня:
Их кто–то выткал из огня —
Но перед тенью – половинки,
А в самой тени их не видно,
Как будто не было вовек:
Не так ли ты, о человек,
Покинув плоть, плывешь в безвидность?
8
Осколок зарева линчует
Пол–неба затемнивший зонт.
На юге чуть блестит лимон,
Он острием восток врачует.
9
Опрокинута горлом вниз
Склянка неба; в ней ясный вечер
А от донышка самого, из
Сердцевины толкает вече
Ветряное туманы туч:
Пять минут и закрылось пробкой
Место, в коем был робкий луч,
На прощанье блеснув подковкой.
10.
Предрассветная Венера
Предрассветная Венера
Искупалась в молоке.
Не испита в далеке
Разноцветная мадера.
День таится в глубоке.
Желтоватая Капелла
Зыблет двойки–якоря.
Чтоб зарницами вскипела,
Отдаляясь фонаря,
Пядь Аврориного тела.
Пьяный муж, сосед обочин,
Голосует на песке.
Так, зазнобой приторочен,
Знак всклицает на листке.
Мир не зыбок, мир не прочен.
У стены торчит, груба,
Толстое исчадье дыма,
Затонувшая труба,
В той стране, где время – мимо,
Словно старая арба.
Пять часов. Звучит мотор,
Как свекровь недосыпанья,
Недосказанный укор
Алкогольного иканья,
Тишину забравший вор.
Предрассветная Венера
Искупалась в молоке.
Не испита в далеке
Разноцветная мадера.
День таится в глубоке.
11
Ко мне вчера вернулись голоса
Из хора растерявшихся созвучий,
Растаявших весной на горной круче
И улетевших в шумные леса.
Ко мне вчера вернулись голоса.
Ко мне вчера вернулось
