включилась другая машина, которая выводит культуру на новый виток, обращая к визуальному, а человеку дает новое лицо. Имя ей – кинематограф. Эта техника так же служит производству и распространению духовных ценностей, как в свое время книжный пресс, и на человеческую культуру ей суждено оказать не меньшее влияние.
Если человек не говорит, это еще не означает, что ему нечего сказать. Тот, кто не говорит, наверное, переполнен эмоциями, выразимыми только в фигурах, сценах, гримасах и жестах. Для человека визуальной культуры они не заменяют слова, как это происходит в языке глухонемых. Человек визуальной культуры словами не мыслит и не выписывает в воздухе слоги наподобие азбуки Морзе. Его жесты выражают не понятия, но спонтанное, нерациональное «я», и то, что читается на его лице или в движениях, извержено из таких душевных глубин, для описания которых слов не хватит. В этот момент дух непосредственно становится плотью – безгласной, видимой.
То было великое время изобразительных искусств, когда художники и скульпторы занимались не только созданием абстракций, а в человеке видели не только проблему формы. Еще позволялось писать дух и душу, не впадая в «литературность», поскольку дух и душа не были закованы в жесткие рамки понятий и при желании всецело прилеплялись к телу. То было счастливое время, когда картина могла иметь «тему», служить выражением «идеи», ведь идеи не всегда облекались сначала в слова, сводились к понятиям и только потом иллюстрировались художником. Тогда дух материализовывался напрямую, претворяясь на холсте или в камне в своем первозданном виде. Но с тех пор как изобрели книгопечатание, главным мостом от человека к человеку стало слово. Дух сосредоточился в слове и в нем кристаллизовался. А тело осталось ни с чем: нагое и опустошенное.
Территория экспрессии изрядно сократилась, теперь наши эмоции выражаются только на лице. И не только потому, что другие части тела скрыты под одеждой. Нынче лицо – семафор души: маленький, несуразный, устремленный вверх, он посылает нам знаки как умеет. Только изредка на помощь ему приходят руки, в их движениях – нескончаемая меланхолия испорченных фрагментов. По спине безглавого греческого торса еще даже нам под силу различить, какое выражение было на утраченном лице: плакало оно или смеялось. Веселость в бедрах Венеры не менее красноречива, чем на челе, и, если не хочешь знать, о чем она думает, что чувствует, просто закрыть голову вуалью недостаточно. Тело человека выдавало его совершенно. В культуре, сложенной из слов, душа сделалась почти незримой. Всё по вине книжного пресса.
Новый радикальный поворот в культуре уже назревает, и кинематографу суждено сыграть в нем первую скрипку. Каждый вечер миллионы людей сидят в кино и воочию наблюдают чужие судьбы, характеры, чувства и настроения – в самых причудливых вариациях, не испытывая при этом потребности в словах. Надписи еще встречаются в фильмах, но большого значения не имеют, они – то ли эфемерные рудименты недоразвитых форм, то ли наделенный
