отшатнулась и на мгновение зажмурила глаза от ужаса, но вновь открыла, не веря себе. В зеркале была она, перепуганная, с белым фосфорным лицом от страха, стояла в дверях, смотрела себе в лицо. Отошла от белой двери, отражение повторило, помахала себе рукой, зашла вовнутрь, показала зубы – и тут зеркало не сфальшивило.
– Пересмотрела я этих передач про всякое. – Она зашла на кухню, налила стакан бутилированной воды, выпила залпом, а потом нашла это. Лера могла поклясться, что днем его не было! В углу, возле самого потолка, у той стены, что была уличной, сквозь обои проступило черное пятно, размера примерно с перепелиное яйцо. Боясь к нему приближаться и справедливо предполагая, что это может оказаться черной плесенью, принесла смартфон, включила камеру, приблизила и сфотографировала. Завтра будет, что предъявить Инне! Риэлторша сама предложила звонить по любому поводу, вот и посмотрим, как быстро Лера получит ответ на свой вопрос! Она прошла в комнату, выключила свет, бросилась в одеяло, еще хранившее тепло, и мгновение спустя уже спала.
Утро настало белесое, безветренное. Туман, рожденный ночной истомой, смешивался с городским смогом, который, к утру так и не рассеялся. В окнах плавали ватные сизые облака, и лишь только истеричные сигналы клаксонов, давали знать о том, что все же наступило утро. Она подняла голову, грузную, треснутую, полную набатов и ватой в ушах, и не поверила в новый день. Но, впрочем, этот день был понедельником, и в её состоянии было мало чего удивительного – начало недели всегда пытали её организм подобными пробуждениями.
Преодолевая возросшее кроватное притяжение, Лера все же поднялась, прошла в ванную, убедилась, что зеркало отражает все правильно, начала пробуждаться к жизни. А потом было ароматное молотое кофе, заваренное в кофейнике и два круассана. Посмотрела на часы – времени было в обрез, не стала тратить минуты на уборку кровати, нарисовала лицо, оделась в «секси-доспех», как она называла свой офисный костюм и выскочила на улицу, процокав три этажа на шпильках.
Туман почти рассеялся, лишь редкие рваные ватные лоскуты проплывали мимо, а дом, несмотря на другое время дня, все так же своей геометрией рождал тень на парк, парковку, детскую площадку. Она вышла. Возле подъезда замерзали, укутанные в какие-то тряпки три черствые старухи и шамкали беззубыми ртами. Говорили.
–Она так и сказала, – мямлила треснутой дубовой корой та, что сидела посередине, – я еще молодуха. Если не видишь сейчас, то скоро все увидишь. Прямо так и сказала. А самой больше, чем мне. Цаца нашлась.
– Это она так на студентиков разохотилась. – Прошипилявила другая, что сидела слева и была похожа на изюм, – а они же Никольские были. Вот и прошляпила.
– Да не прошляпила, – каркнула третья, что сидела справа, – сила в ней не та, что в нашем дворнике, что ей с Николкой-то спорить. Женская в ней воля, не мужская. Кто ж позволит то.
– Здравствуйте. – Самым милым голосом, от которого сдавались самые свирепые
