с какой охотою беседую об ней с одним из петербургских моих приятелей?… Признаюсь, одною мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики».
Кто же эта дорогая сердцу поэта женщина, в которую он когда-то был влюблен и воспетая в элегии? Конечно же, одна из дочерей Раевских. Но кто именно? Давайте обратим внимание на последнюю строку. Юная дева называет Венеру своим именем. Почему? Существуют две интересные версии: первая основывается на древнем античном мифе о превращении в звезду Елены Прекрасной, из-за которой началась Троянская война. Этот миф могли знать и Пушкин, и Раевские, знакомые с античной мифологией по французским источникам. Образованным Раевским и самому поэту наверняка была известна строка из Горация:
…fratres Helenae, lumina sidera.
(близнец Елены, вечерняя звезда)
Вторая версия заключается в том, что в католическом мире планету Венеру называют иногда «звездой Марии». Эту версию выдвинул известный поэт-символист и знаток античности Вячеслав Иванов. Из первой версии следует, что «элегической» красавицей могла быть Елена Раевская, из второй – ее сестра Мария. И та, и другая версии лишь предположения. Очень трудно делать какие – либо выводы на столь хрупкой основе. Однако мы можем, основываясь на психологии поэта, на его понимании женского идеала, который сформировался как отрицание идеала сексуального, предположить, что «элегической красавицей» скорее всего была 16-летняя Елена Раевская, умеющая писать прекрасные стихи, обладающая тонким пониманием поэзии великих англичан, болезненная, скромная, и в тоже время высокая, стройная, с внешностью богини красавица, с привлекающими всех своими голубыми глазами. Среди замечательных дочерей генерала Раевского именно она более всего могла приковать внимание поэта, и возбудить в нем снова угасающее чувство «платонической» влюбленности.
Обычно пушкиноведы, проводя в качестве доказательств своей версии различные стихотворения поэта или его письма, очень мало внимания уделяют психологической достоверности того или иного пушкинского выражения. Все их доказательства не совсем убедительны, потому что основаны на сопоставлении имен, дат, внешних характеристик действующих лиц, каких-то не связанных между собой событий и т. д. В них нет психологической верности анализа тех или иных автобиографических стихов, разбросанных по рукописям поэта, проникновения в реальный, а не выдуманный авторомдушевный мир Пушкина.
Вчитайтесь внимательно в вышеприведенное письмо: «…одною мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики». Какие мысли 14-летнего подростка (Марии Раевской) могли так привлечь Пушкина, что он дорожит ими более всех на свете? Так мог сказать только человек, влюбленный в женщину, отвечающую его «инцестуальному» идеалу. Не столько внешняя привлекательность, сколько, прежде всего, душа ее. Эротизм поэта отступал в глубины подсознания. Духовная близость, созвучие настроения, психологическая гармония – вот что волновало поэта в этот период жизни. Пушкин испытывал душевный кризис, и печаль разлуки еще преследовала его.
Конечно, страдающий
