не могут вырваться из вселенной того понятийного материала, которым располагает наше сознание, подсознание и ещё более глубинные разделы нашего непознаваемого «Я».
То же самое можно сказать и о сновидениях. В них могут вторгаться самые невероятные образы, самые фантастические сюжеты, но всё это составлено из неких микрочастиц, которые присутствуют в нас, неощущаемые и невоспринимаемые нами на сознательном уровне.
Иногда наши сновидения о том, что было с нами когда-то в этой или в какой-то из прошлых жизней; иногда они предсказывают будущее.
А если они представляются вопиюще несуразными?
Значит ли это, что в них нет сакрального смысла?
Может ли присниться человеку, что он – дерево, трава или камень?
Я таких сновидений у себя не помню, но это не повод к тому, чтобы исключать их возможность.
Я готов допустить, что мой мозг стирает из памяти такие сновидения, в которых я был деревом или камнем. Тогда я, просыпаясь бодрым и отдохнувшим, их не помню, хотя знаю, что сны, приносящие отдых, не могут проходить без сновидений.
Однажды мне приснилось, что я был филином.
Вероятно, мой мозг забыл стереть из памяти это нелепое сновидение, но с той же степенью вероятности можно предположить, что он поверил в устойчивость моей психики от нелепости этого сна.
А, может быть, мне почему-то оказалось дозволено приоткрыть завесу, скрывающую то моё очень давнее воплощение?
Я был филином.
У меня не было ни речи, ни способности к абстрактному мышлению. Были только зоркие глаза и фотографически точная память. Эта память после пробуждения полностью сохранила всё, что привиделось мне в том невероятном сновидении – о связанных с сюжетом сновидения моих птичьих переживаниях. Поэтому теперь я знаю, отчего так душераздирающе, жутко вскрикивают филины в ночи и почему в глубине их неподвижных глаз угадываются следы переживаемых ими ночных страхов.
Тот ужас, который я пережил как филин, невозможно описать даже моим теперешним человеческим языком.
А начиналось всё тогда вполне обыденно. Я с наступлением темноты разместился на верхней ветке самого высокого дерева, высматривая добычу. Где-то вдалеке от меня старая лиса по прозвищу «Драный Бок» подняла с ночной лёжки молодого быстроногого зайца, и тот пошёл нарезать по лесу свои замысловатые петли.
«Опять этот серый ловкач обманет старую дуру», – я, заранее зная исход этой часто повторяющейся погони, брезгливо развернул свою голову на все 270 градусов.
В новом секторе обзора я увидел четыре отвратительные фигуры.
Птицы и звери могут видеть те сущности, которые недоступны зрению человека.
Я увидел эти фигуры потому, что я филин.
Отвратительного вида фигуры перемещались на задних лапах, весело потряхивая рогами и дурашливо пересмеивались с паскудненьким заливистым прохрюкиванием. В нашем лесу этих хамоватых
