необитаемого острова»). Дети просят объяснить, почему об этой художнице нельзя говорить при моей маме. Они считают свою оба-тян большой оригиналкой – интересной и незаурядной личностью, человеком, который не любит, когда его задвигают на второй план. Она заставляет их нервничать, хотя они ее и любят.
– Какие-то там были терки, может, и что-то посерьезнее, чем недоброжелательность.
– А подробнее? – интересуются они.
Формат передачи «Desert Island Discs» предсказуем и потому действует успокаивающе. Жизнь, уложенная в сорок минут и восемь любимых музыкальных записей. Музыкальная заставка с криком чаек не менялась с 1942 года, с первого выпуска передачи. Впрочем, структура выпусков допускает неожиданные отклонения. «Слушатели, привыкшие к одним и тем же старым сюжетам, отвлекаются, если выбивающаяся из общего тренда мелодия напоминает им о трудностях, которые им пришлось преодолевать в молодости», – пишет Хуа Сю в The New Yorker. На случай кораблекрушения японская художница первым делом выбрала «Non, je ne regrette rien»[8] Эдит Пиаф.
– Может, они были слишком похожи, – говорю я сыновьям.
С японской художницей Й. мама подружилась в 1966 году в Лондоне. Й. написала книгу о концептуальном искусстве, содержавшую множество творческих инструкций, стихов и иллюстраций, и представила перформанс, в котором она сама неподвижно сидела на подиуме, а зрителям предлагалось отрезать лежавшими перед ней ножницами маленькие кусочки ее одежды.
В 1960-х годах японская диаспора в Лондоне была довольно малочисленной, и мама с Й. ощутили нечто вроде мгновенного узнавания. В детстве они обе пережили бомбардировку Токио, обе посвятили себя искусству, обе выбрали путь культурного бунта, вышли замуж за белых мужчин пролетарского происхождения и эмигрировали в другую страну.
Может, это была просто зависть, – говорят сыновья. – Конкуренция.
Одно время мама подрабатывала переводчицей и на заработанные деньги подкармливала японскую художницу, еле-еле сводившую концы с концами. Когда Й. с мужем едва хватало денег на оплату квартиры и коммунальных услуг, мама взяла на себя еще и заботу об их маленькой дочке, старалась, чтобы у нее всегда была «хорошая еда, чистая одежда и уютная кроватка». Иногда девочка без всяких предупреждений приезжала поздно вечером на такси, появлялась у дверей, и мама расплачивалась за поездку. Когда она заболела пневмонией, мама ухаживала за ней, пока та не выздоровела.
– Тогда, вероятно, ей не нравилось, что ее используют в качестве няньки? – говорит мой старший сын.
После двух лет сидения с девочкой по несколько раз в неделю мама спросила японскую художницу, может, ей удочерить девочку, к которой она уже относится как к своей? Как рассказывала моя мать, Й. ответила: «Спроси моего мужа, и если он согласится, я подумаю». Не думаю, что Й. намеревалась совсем отказаться от дочери – скорее просто хотела позволить моей маме разделить с ней материнство.
Нет, не жалею ни о чем (
