ями. Вот и Кельн решил не уступать.
Впрочем, Габриэллу название улицы волновало меньше всего. Кому какая разница, как называется место, если эклеры действительно божественны? Улица Святых Висельников, несмотря на своё мрачное название, была полна жизни. У местных этот уголок давно стал оазисом уюта и сладких радостей, где люди могли не только побаловать себя нежнейшими пирожными, но и поучаствовать в ежегодных ярмарках, прикупив всякой милой мелочи.
Её кондитерская была местом, где время будто останавливалось. Снаружи – будничный хаос, где старушка госпожа Хэвишем вот уже который день допрашивала своего кота о причинах его плохого настроения (конечно, кот молчал), а в лавке – тёплый свет, запах свежей выпечки и вечное ощущение, что вот-вот жизнь станет намного лучше, если съесть ещё один десерт.
Габриэлла знала это лучше всех, ибо сама регулярно «лечилась» пирожными. Впрочем, отследить это по её фигуре было практически нереальным – стройная, как тростинка, улыбчивая и загадочная блондинка. Повторюсь, уж если бы местные были чуть порасторопнее, то давно бы заподозрили в этом породистом лице ведьму.
В то утро, как всегда, её радовали постоянные посетители: мистер Лейтон, учитель в отставке, который считал, что пирожное с заварным кремом – это лучший способ восполнить утраченную энергию, и мадам Рудольф – женщина не первой свежести, зато с какой свежестью вкуса в подборе комплиментов к выпечке.
Габриэлла стояла у прилавка,слушала их разговоры и заворачивала пирожные в пакеты. На улице было так же мирно и спокойно, как всегда.
Даже госпожа Хэвишем, наконец, отпустила своего кота с допроса и направлялась к кондитерской за очередной порцией любимых макарунов. Всё было именно так, как должно быть в её жизни: ничего лишнего, никаких неожиданностей.
Когда-то ей хватило их с лихвой!
На стенах кондитерской висели милые картины с изображениями цветущих полей и деревенских пейзажей, столики были застелены кружевными скатертями, которые Габриэлла нашла на чердаке дома, оставленного ей родителями. В углу тикали старинные часы, а где-то под потолком висела хрустальная люстра, что отбрасывала тёплые солнечные лучи на витрину с пирожными.
Здесь всё было предельно ясно: пирожные – сладкие, чай – горячий, а посетители – разговорчивые. Габриэлла всегда знала, кто из них предпочитает эклеры, а кто – безе. Например, мистер Лейтон никогда не изменял своему любимому ванильному кексу, а мадам Рудольф регулярно брала два пирожных, убеждая себя, что второе – «для мужа».
Однако за этой картиной скрывался секрет, который никто не должен был узнать. Габриэлла вовсе не была просто хорошим кондитером – её выпечка всегда была… ну, чуть-чуть волшебной. Не настолько, чтобы отправить кого-то в мир иной, но достаточно, чтобы добавить людям настроения, или сделать день чуть-чуть лучше. И вот уже несколько месяцев никто в Кельне не замечал, что его жизнь стала слаще. Дословно.
Но, как известно, даже самые сладкие дни могут оборваться неожиданно – словно забытый на огне сироп. Дверь кондитерской распахнулась с такой силой, что Габриэлла едва не уронила поднос с пирожными. На пороге стоял Харл – известный своей угрюмостью офицер местной полиции. Его мрачный вид, казалось, предвещал не просто плохие новости, а целую бурю. Габриэлла была уверена, что Харл был единственным человеком в Кельне, который искренне не любил сладкое. Возможно, это было связано с его нелюбовью к любой радости в жизни.
– Габриэлла Арчибелд, – произнёс он громко и сурово, как будто перед ним был зал суда, а не уютная кондитерская. – Вы обвиняетесь в убийстве.
Тишина, что повисла в воздухе, была такой густой, что её можно было резать ножом. Все в кондитерской замерли – мадам Рудольф, мистер Лейтон и даже госпожа Хэвишем, которая в этот момент пыталась успокоить своего кота.
Габриэлла заморгала и усмехнулась, пытаясь разрядить обстановку.
– Простите, что? – её голос был полон невинности и лёгкого недоумения.
– Ваши пирожные, мисс Арчибелд, – Харл говорил с такой уверенностью, словно пирожные Габриэллы были ядрами для пушки, – стали причиной смерти мага.
Теперь уже все взгляды были направлены на Габриэллу. Мадам Рудольф едва удержалась от того, чтобы не отложить своё второе пирожное «для мужа» подальше.
– Это какая-то ошибка, – ответила Габриэлла, немного напряжённо улыбаясь. – Я кладу в свои пирожные только муку, сахар и немного ванили. Если, конечно, ваниль теперь не считается ядом.
Харл продолжал стоять с таким видом, словно перед ним не девица с выпечкой, а закоренелый преступник.
– Маг был отравлен вашим пирожным, – произнёс он, отчеканивая каждое слово.
И тут, словно по сценарию какого-то абсурдного спектакля, в дверь кондитерской вошёл ещё один гость. Черноволосый и чернобровый Ариан Баррингтон,
