бояться полицейского, его просто нужно бояться. Официантка Маша или солдат Толя не могут предстать в мышлении посетителя кафе или майора Бригса как живые люди Толя или Маша, они предстанут как официантка или солдат, т.е как те, кого можно заставить исполнять нашу волю, и отделить Машу и Толю от их рабочей формы любому сознанию должно быть не просто очень трудно, а еще и казаться бессмысленным и противоестественным (мы же можем попытаться это сделать).
Для подтверждения своей значимости, такой сверхценный ресурс вынужден апеллировать к все новым и новым участникам, число которых не должно иметь видимого конца. Маскируя свою ценностную пустоту, он должен быть потенциально бесконечен в своем расширении, и, тем самым, мистифицировать ту реальную ситуацию, с которой сталкивается Человек. Власть в этом смысле похожа на античные карты космоса: земной диск лежит на черепахе, черепаха – на китах, киты на слонах, а на чем слоны – до этого уже мысль не добирается. Каждый последующий элемент такой цепочки оказывается хуже определен и понят, чем предыдущий. Разумеется, сам по себе сверхценный ресурс так же властью не обладает, и обладать не может, поскольку ценность любого такого гипотетически возможного ресурса временна, ситуативна, и зависит от произвольных действий участников любого процесса (сейчас для осуществления своих интересов Вам нужен хороший пистолет, а через пару часов – хороший адвокат). И, конечно же, никакой конкретный бандит не исчерпывается тем, что он бандит. По этой причине, данные лица не являются какими-то реальными субъектами, это элементы некой округленной схемы, где третьи лица оказываются сведены к сверхценному ресурсу, а сверхценные ресурсы – к третьим лицам. Под проблему субъекта в бесконечном числе выстраиваются такие театральные марионетки, делая ее неразрешимой (A опасно из-за Ф, Ф опасно из-за Д, Д опасно из-за… и так до бесконечности). Из этого всего мы можем сделать вывод, что единственной организующей власть ценностью является ее таинственность, нераскрытость ее причины (Я не знаю, как они меня могут убить, потому не могу подготовиться; Я не знаю, какими вещами занимается мой премьер-министр, наверное очень важными, требующими сверхчеловеческих усилий, потому Я буду ему подчиняться и т.д). Мы захламляем понимание ситуации лишними данными, делая ее анализ невозможным. Иными словами, никакого содержательного ресурса, ни множества ресурсов, которыми бы могла бы быть обоснованна власть, субъектное неравенство, просто не существует, как не существует итогового сверхсубъекта, который мог бы им обладать; это мистификация, основанная на неточности нашего мышления, при том такая, что мы не можем даже задать вопрос о конечной причине, или не отвечаем на него, лишь бесконечно мистифицируя реальность.
Таким образом, никакая ценность не выводится ни из какой власти, как никакая власть не выводит из себя никакой ценности. Из принципа свободы не выводится ни необходимость
