тонах, повязанная по типу галстука, синяя же пилоточка, сумка через плечо – вид, закачаешься. Она и покачивалась на высоких каблуках, идя по взлетному полю или стоя в ленинградском троллейбусе, доставлявшем ее на свидание. Не таких высоких, какие диктует мода 2015-го, но все же. В воздухе, по совету подруг, переобувала лодочки в балетки, – все меньше вероятность варикоза.
В воздухе редко выдавалась свободная минута. Надо было рассадить пассажиров, устранить недоразумения, разнести напитки, включая алкоголь, раздать еду, выслушать претензии, смягчая их разъяснением, а то и шуткой, и все с улыбкой, спокойно и доброжелательно.
Уже потом, использовав эту самую свободную минуту, можно было присесть в служебном помещении, сняв с лица дежурную улыбку, чтобы дать лицевым мышцам отдохнуть от вечного напряжения. Тогда она и научилась надевать и снимать ее с лица, словно вещь, что в обычной земной жизни практиковалось, как говорили, только у американцев, – хмурое выражение было обычным выражением русского лица.
Никаких американцев в окружении Дружочка не было и быть не могло – откуда при железном занавесе взяться американцам! На собеседовании ей задавали вопрос о нежелательных контактах и одобрительно кивали головой, слушая ее чистосердечное признание, что таких контактов не имеется. Хотя летать она собиралась не на международных, а на внутренних линиях – Калининград был закрытым городом, международным сообщением тут и не пахло.
Американцы приехали в Москву и заодно посетили Питер только в 1980-м, когда проходила московская Олимпиада – тогда она их и увидела. И французов, и англичан, и немцев, и испанцев. Взирала на них как на инопланетян. Свободные, раскованные, веселые. Они ей понравились. Она подумала, что, пожалуй, стоит начать изучать языки – немота тяготила.
Время менялось. Не стремительно, но все-таки.
И песни пелись уже другие.
В который раз лечу Москва-Одесса —
Опять не выпускают самолет.
А вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса,
Надежная, как весь гражданский флот…
Напевала, покачиваясь на каблучках, придя на свиданье, назначенное где-нибудь в метро или в Летнем саду.
Написавший эту песенку назывался бард, хотя был он в чистом виде поэт. Как раз, когда в Москве официально открылась Олимпиада, неофициальный народ ломанулся на Таганку. От знакомых Дружочек услышала: лежал на сцене Таганки, бездвижный, с лицом спокойным навсегда, то есть не навсегда, конечно, а до той поры, как окончательно разрушится плоть и потеряется человеческий облик, останется только голый череп, такой же, какой держал в руках и к какому обращался Гамлет – последняя роль артиста-поэта на этой сцене, и живая река из зареванных людей струилась к театру, чтобы последними аплодисментами проводить его в последний путь.
В телевизоре ничего этого не показали. Сегодня говорят: нет в телевизоре –
