прошептала мама.
– Дела были. Как ты? – я обернулся и посмотрел в мутные глаза.
– Нормально, сынок. Давай я ваших любимых блинчиков пожарю?
– Давай, – с трудом протолкнул я.
Она до сих пор говорила «ваших». Наших с Камилем.
– Помочь? – спросил я.
– Нет.
Мама поднялась и, пошатываясь, ушла в ванную. Я слышал, как она включила воду, докурил сигарету и пошел на кухню.
Нашел муку, масло, яйца, молоко и ждал. Знал, что скоро период просветления закончится, и мать снова уйдет в свой нетрезвый мир боли, но пока она была в реальности, хотел побыть с ней.
Мама вернулась, кутаясь в старый, но чистый халат. Она стыдливо отводила взгляд и робко улыбалась.
– Сейчас, милый! – пообещала она.
Я нечасто позволял себе возвращаться во времена «до». Я давно запретил себе чувствовать что-то, кроме злости и ненависти. Именно они позволяли не упасть в пропасть, из которой так и не смогла выбраться женщина, которая меня родила.
Я не мог злиться на нее за слабость. Она слишком долго была стойкой. Когда мой отец, светило, млять, нейрохирургии, ничего не мог сделать для спасения сына, она держалась. Просила, умоляла отца найти врачей, самому оперировать. Его считали богом, к нему ехали из-за границы, и отец буквально вытаскивал с того света всех. Кроме родного сына. Неоперабельно. Единственное, что он смог выдавить, пряча глаза. Неоперабельно.
Мама не выдержала, находя успокоение в алкоголе, пока отец сутками жил на работе, прячась там, как последний трус. А потом ушла. А я принял решение уйти с ней.
– Завтра тебе продуктов принесу, – пообещал я, заглядывая в полупустой холодильник.
– Не надо, сыночек! У меня все есть, – замахала руками мама, что-то смешивая в большой миске. – Ты лучше просто так заходи.
– Хорошо, – согласился я.
– Тимур, а папа…
– Нет! – осадил я. – Знать его не хочу.
Наблюдал, как она готовит, а перед мысленным взором другая картина: мы с Камилем не можем дождаться, когда мама закончит готовку, и воруем с тарелки блины по очереди. Мама пожарит один, и он тут же пропадает. Она смеется и наигранно ругается, но достает вторую сковороду, чтобы дело шло быстрее.
– Вот, кушай, пока горячий, – она поставила передо мной тарелку с блинчиком. – Сейчас следующий поджарится.
– Вкусно, – выдавил я, давясь солено-сладким блином.
Доел, запил большой кружкой воды и уставился в окно. На падающие снежинки. Но видел не танцующего ангела, а ее, на коленях, плачущую.
– Вот и следующий поспел! – Мама радовалась как ребенок.
– Отлично. Ма, я их собой заберу, ладно? Дома поем.
– Я тогда побольше сделаю, чтобы тебе на пару дней хватило. Ты их только в холодильнике храни, хорошо?
– Да.
Я провел у мамы еще около часа. Дождался, пока она дожарит блины, забрал
