он, перепиливая какой-то не слишком острой железякой то, чем меня стреножили.
– Все почерпнуто из литературы и кинематографа, – отбоярилась я. – И перестань мне «выкать». Мы с Настасьей сразу предложили перейти на ты.
– Вы, то есть ты, Полина, предложила, – легко рассмеялся он. – А твоя подруга хмурилась и покусывала губы. Когда мы вышли на улицу, она сказала: «Поля будет для всех Полей до смерти. Но я привыкла, что ко мне обращаются по имени и отчеству – Анастасия Павловна».
– Она привыкла, она хирург, – подтвердила я и тоже засмеялась. В отличие от Антона натужно, будто разучилась. – Как вышло, что ты меня спасаешь?
– Вышло вот. Давай убираться отсюда. Дорогой поговорим.
В тоне парня слышалось плохо скрываемое беспокойство. Он ускорил процесс выздоровления, энергично растирая то мои щиколотки, то запястья. Я глухо стонала, но сопротивляться пытке не могла.
Мы выбрались из сарая, потешно синхронно озираясь. Вокруг не было не души. Кроме моей тюрьмы на обнесенном металлической сеткой участке торчали вбитые на разную глубину бетонные сваи. И рябила вода в громадной луже, больше похожей на пруд. В водоеме плавал пустой пластиковый баллон. Ветер забавлялся и гонял свой невесомый кораблик в разные стороны. Я бездумно засмотрелась на игру и пробормотала:
– Все на свете прекрасно обходится без людей. Только мы друг без друга никуда.
– Что? – не расслышал Антон. – Полина, я понимаю, ты не в лучшем состоянии. Собери все свое мужество, надо пошевеливаться.
Я знала – мужества во мне немного, и оно так распылено, что собрать его будет трудно. Меня саму подмывало броситься бежать, да вот незадача, в туалет очень хотелось. Я молчала не потому, что стеснялась сообщить о нужде Антону. Я панически боялась снова остаться в одиночестве. Мерещилось, что за будкой притаилось скопище чудовищ, жаждущих теплой крови. Объяснить парню причину своей обездвиженности и попросить отвернуться? Неприлично.
– Антон, подожди минутку, мне необходимо уединиться, иначе я не бегунья.
Он изумленно на меня уставился, а потом принялся столь явственно глотать, давясь, вопрос, что я скривилась в страдальческой усмешке:
– Сама удивляюсь, но, оказывается, со страху не всегда удается обмочиться.
– Иди быстро, – вздохнул он. – Скрытничает, как ребенок. Будто не догадывается, что писать приходится и девочкам, и мальчикам.
От выговора мое и без того горящее лицо прямо-таки полыхнуло под воспаленной кожей. Я неуклюже засеменила в укрытие, завидуя естественности Настасьи. Слова «потерпеть» применительно к физиологическим надобностям для нее не существует. Однажды средь бела дня девушке приспичило. Мы пересекали какой-то длиннющий двор в потоке прохожих средней густоты. Вдруг Настя остановилась и заявила, что «труба зовет».
– Держись, до подходящих кустов метров сто, – на глаз прикинула я.
– Я
