чертовски красивые кудряшки, раз собираешься так долго! – рявкает Коллинз из-за двери.
Я закатываю глаза и делаю последнюю затяжку, прежде чем потушить свой косяк о плед, оставляя еще одну прожженную дырку на банальном шелковом покрывале.
Не могу поверить, что и вправду живу в этом чертовом доме.
Я злюсь на себя за то, что до сих пор не свалила отсюда, но я не могу поступить так с парнями. Они заслужили мою преданность до последней капли, а я никогда никому не была предана, даже если они этого не знают.
В этом вся разница между настоящей верностью и необходимостью оставаться в лучшей форме, потому что сильнейшим живется комфортнее – искреннюю преданность не нужно открыто демонстрировать или во всеуслышание заявлять о ней. Она не менее могущественна, а может, и более, когда проявляется в тишине.
Мне не нужно говорить им о том, почему я на самом деле здесь. Мне нужно, чтобы шантаж этого придурка никак их не затронул, чтобы они о нем даже не узнали.
– Две минуты. И ни минутой больше, – произносит он таким тоном, будто его слова имеют для меня значение.
До меня доносится какой-то шум, а потом топот шагов по уродливой спиральной лестнице.
Я смотрю на часы, жду, когда пройдет ровно три минуты, и только потом встаю, всовываю ноги в пару шлепанцев, которые я спрятала среди того отвратительного дерьма, которое Коллинз накупил вчера, чтобы помочь мне «поднять мой статус».
Иди на хрен, пожалуйста.
Он такой тупица, что просто не верится.
Я поворачиваюсь к зеркалу в золоченой раме и оглядываю себя с головы до ног.
Глупая девчонка, которая не в силах отпустить тех троих, кого сама от себя отталкивает.
Ирония в смене событий.
Я поднимаю с пола рюкзак и волочу его за собой, расправляя плечи, когда дохожу до последней ступеньки.
Коллинз оборачивается и впадает в ступор при виде меня.
– Какого хрена?
Он оглядывает темно-фиолетовое платье-свитер из кашемира, которое сам и выбрал. Теперь оно разрезано по бокам, и кончики свободно завязаны, демонстрируя мой черный бюстгальтер-майку. Его взгляд опускается к купленным им же «чулкам», на которых теперь зияют дырки в стратегически важных местах – слева сбоку и справа в верхней части бедра, уходящая под ткань платья.
В области стоп у них теперь тоже недостает нескольких дюймов.
Я не завила волосы, как он надеялся, а собрала их в тугой конский хвост на затылке – только потому, что они без конца прилипали к этому дурацкому материалу.
Он посмел попросить меня срезать синие кончики, и я добродушно послала его в задницу.
– Это платье стоило четыреста долларов. – Он в бешенстве буравит меня взглядом.
– Я же говорила тебе – не покупай. К тому же для тебя это копейки, правда же?
Он подлетает ко мне.
– Мне нужно, чтобы ты, мать твою, соответствовала образу.
