щурила на девочку свои зеленые глазищи.
– Можем сказать, что хотим покормить Бурре…
– Ага, и устроим ему настоящий пир – в честь чего, интересно? К тому же, собакам рыбу нельзя.
С шумом отодвинув стул, Улле скрылся в соседней комнате. О чем он там разговаривал с бабушкой, Кёрстен не успела подслушать – уже через минуту, страшно довольный, тот с победоносным видом вернулся, таща в обеих руках пузатую корзину.
– Что ты ей сказал?
– Секрет!
Улле хранил упорное молчание даже когда они вышли из дома и направились в лес. Но не прямой дорогой, как раньше, а сперва через шаткий мостик возле выкрашенного желтой краской дома Оке – добродушная старушка углядела их через вышитые занавески и долго-долго махала вслед вязаной куклой-рукавицей, с которой не расставалась ни на минуту. Затем пришлось перелезть через забор и пойти чьим-то выгоном, где паслась корова с теленком – и тут они просто обязаны были задержаться, чтобы хорошенько погладить маленького бычка, а заодно скормить ему половину пирога с рыбой, который все равно не поместился в заполненную до краев корзину.
– Так куда мы все-таки идем? – не выдержала Кёрстен, когда они снова развернулись в сторону леса и пошли своей особой секретной тропой, по которой бегали летом за дикой малиной, а осенью – в заросли лещины за спелыми орехами.
– К хромой Лотте в гости, – сделав страшные глаза, ответил Улле. И тут уж Кёрстен в третий раз чуть не выронила еще теплый сверток с остатками пирога прямо в вязкую слякоть.
Потому что каждый в Роннебю знал, что Лотта немного не в себе. Вернее, «немного» – это про добродушную Оке, которая постоянно сидит возле окна и спрашивает у прохожих, какой сейчас год. Ну, или еще про бедолагу Йонаса – тому время от времени казалось, что он снова на поле боя, и вокруг взрываются гранаты, а по земле стелется коварный ядовитый газ.
Но Лотта – совсем другое дело. Все в городе ее побаивались и выдумывали про нее небылицы, одна другой краше. А все потому, что несмотря на разбитые ревматизмом ноги и скрюченные от работы пальцы, Лотта занималась стиркой. Но у кого она стирала – оставалось загадкой. И сколько ей лет, тоже никто не знал. Когда бабушка Ноэль была маленькой, Лотта уже возилась со своими простынями, напевая под нос одну и ту же песенку:
Олуф Святой, отважный король,
Сидел на норвежском престоле.
В ту пору была Хорнелуммер-гора
Полна ненавистных троллей…6
Кёрстен было очень интересно послушать ее от начала до конца, но Лотта то и дело прерывала пение, чтобы выплеснуть из корыта грязную воду или принести еще мыла. А вернувшись, снова начинала с самого первого куплета. А порой, будто почувствовав, что за ней наблюдают, принималась гоняться за детьми с мокрой тряпкой в руках и шипела, словно рассерженная кошка. Даже Малышу доставалось за то, что тот вздумал обирать ее кусты ирги, посаженные
«Святой Олуф и тролли», пер. Веры Потаповой
