[Лобакова 2006: 150].
Будучи игуменом, Филипп проявил удивительную энергию и административную хватку. Он нанял новгородских мастеров для строительства церквей в честь Иоанна Предтечи и Преображения Господня. Он также руководил прокладкой каналов и углублением озер, чтобы провести воду в монастырь и оросить почву за его пределами [Лобакова 2006: 176–177]. В 1566 году, когда Иван IV вызвал Филиппа в Москву, чтобы назначить его митрополитом, «…братия… о семь зѣло оскорбишася» [Лобакова 2006: 150–151].
Вряд ли можно представить себе более злополучную политическую обстановку, чем ту, в которой оказался Филипп, выехав из Соловецкого монастыря в многоглавую Москву. Царь разделил государство на две части: опричнину – небольшую область в центральной России, которой заведовал он сам и его опричники в черных одеждах, – и более обширную территорию, называемую земщиной, управляемую регулярной администрацией и боярами. По сути, с помощью своих приспешников, опричников, Иван подчинял себе такие конкурирующие образования, как Новгород, конфисковывал имущество знатных семей, заставлял их повиноваться, арестовывал или убивал. Поскольку эта дикая, ужасающая политика не имела прецедентов и явно противоречила истинным христианским ценностям, Иван всеми силами стремился сделать православную церковь соучастницей своих действий, добиваясь благословения от московского митрополита и епископов. Полагаясь на доброжелательность большинства священнослужителей по отношению к представителям власти, а также на традицию сотрудничества между князьями и митрополитами, изложенную в «Степенной книге», Иван в своей политике рассчитывал заручиться поддержкой церковной иерархии. Однако, чтобы добиться своего, он не гнушался и угрозами в адрес митрополита. Царь понимал, что благословение митрополита – не автоматический литургический жест, даруемый просто в ответ на просьбу, хотя, будучи царем, он мог бы претендовать на благословение в силу своего положения. Но в существующих обстоятельствах, как он понимал, благословение придавало бы легитимность беспрецедентным политическим мерам и поэтому не могло быть безусловным. Другими словами, благословение митрополита или отказ в таковом стали бы семиотическим актом, от которого, как считалось, зависел успех политики царя.
Обратимся теперь к краткой редакции жития Филиппа, чтобы увидеть, как агиограф представил драматическую встречу святого со своим мучителем.
Уже на пути в Москву Филиппа встретили просители, молившие о его заступничестве перед Иваном. «Людие же великаго Новаграда… стрѣтивше святаго с честию. И молящеся ему, яко да ихъ заступаетъ предъ царемъ и печалуется о них, убо же слуху належащу, яко царь гнѣвъ держитъ на град той» [Лобакова 2006: 151]. В Москве Иван с почестями принял Филиппа и просил его занять пустующий престол митрополита. Филипп, услышав просьбу, «…исполни очи свои слез, глаголя: “Дѣло паче моея силы! О благий царю, отпусти мя, Господа ради!”»
