изумление, словно средь бела дня появилась на людях в ночной сорочке. Очень может быть, что скрытность ее имела и еще одну, куда более тайную причину, а именно: ни за что на свете она не хотела бы, чтобы кто-нибудь сумел усмотреть и обнаружить связь между ее беременностью и появлением в Назарете таинственного нищего, и эта предосторожность, нелепой кажущаяся нам, осведомленным о том, как все бывает и как все было на самом деле, в иные часы, когда тело истомно млеет, а душа предается странным и вольным мечтаниям, заставляла Марию, одновременно и напуганную вздорной неосновательностью своих сомнений, и объятую неведомым прежде трепетом возбуждения, спрашивать себя: кто же истинный и настоящий отец ребенка, который уже рос у нее под сердцем? Впрочем, известно, что женщины в интересном положении склонны предаваться еще более нелепым фантазиям, испытывать желания немыслимые и неодолимые – еще почище того, что обуревало Марию, и которое мы, дабы не пятнать добропорядочность будущей матери, сохраним в тайне.
А время шло, и месяц Ав неспешно перетек в раскаленную жаровню месяца Элула, когда с юга, из пустыни, прилетает обжигающий ветер и слаще меда делаются финики и инжир, а Элул сменился месяцем Тишри, когда умягченная первыми осенними дождями земля принимает в себя лемех сохи и семя, а за Тишри настал и месяц Хешван, когда приходит пора сбора олив, и тут Иосиф, воспользовавшись тем, что стало наконец попрохладней, решился смастерить грубый топчан, – как мы знаем, для создания того, что заслуживало бы названия кровати, он должным мастерством наделен не был, – чтобы Марии после стольких ожиданий было где полежать, покоя тяжелый и неудобный живот. Под конец месяца Кислев зарядили проливные дожди, не прекращавшиеся почти весь следующий месяц Тевет, и потому Иосифу пришлось перенести постройку кровати со двора в дом, и, открыв дверь, чтоб было светлее, он пилил, обтесывал, строгал и сколачивал грубые козлы, оставляя вокруг себя кучи опилок и стружек, которые Мария потом сметала, собирала и выносила опять же во двор.
Настал месяц Шват, зацвел миндаль, а когда минул месяц Адар и праздник Пурим, явились в Назарет римские солдаты из тех, что давно уже ходили по городкам и селам Галилеи и другим областям царства Ирода, сообщая жителям, что повелением императора Августа те, кто имеет жительство в провинциях, управляемых консулом Публием Сульпицием Квирином, должны пройти перепись, цель которой, как и всех предшествующих, – привести в соответствие с истинным положением дел списки платящих налоги Риму, для чего им всем без исключения надлежит вернуться в места, уроженцами коих они являются. Большей части горожан, слушавших на площади императорский указ, не было до него никакого дела, ибо они из поколения в поколение жили в Назарете, где и должны были пройти перепись. Были, однако, среди них и люди пришлые – из Гавлонитиды или Самарии, из Иудеи, Переи или Идумеи и из прочих мест, ближних и дальних, – и вот они-то сразу призадумались и принялись вполголоса бранить
