ваше величество, – сонно спрашивает по-немецки Лелик, никак не могущий привыкнуть, что я из герцога стал царем.
– Да ничего страшного, спите, – пытаюсь я успокоить своих ближников.
– Испей, государь, – подает мне ковш с квасом успевший проснуться и все сообразить кравчий.
Пока я пью, мои приближенные быстро приводят себя в порядок, показывая всем видом, что готовы служить своему господину. Увы, как я ни старался, но прежних отношений между мной и фон Гершовым нет. Известие об измене брата продолжает угнетать Кароля, и хотя я всячески подчеркиваю свое к нему доверие и приязнь, мы все больше отдаляемся друг от друга. Он, как я и обещал, командует моей гвардией, в смысле – продолжает командовать моими драбантами-драгунами, просто повышен в чине до полковника. Драгун тоже стало больше, за счет влившихся в их состав русских дворян и боярских детей. Хочется развернуть этот регимент в драгунский полк и иметь к началу похода на Смоленск полноценное боевое соединение. Впрочем, в драгуны, узнав, что там учат еще и пешему бою, дворяне идут не так охотно, как в рейтары. Видимо, их тактика боя кажется им более приличной для людей благородного сословия.
– Ну что – раз все проснулись, так давайте умываться! – весело командую своей банде, и мы гурьбой несемся на улицу, чтобы натереться снегом.
Пока мы с Вельяминовым получаем изобилие свежести при полном отсутствии калорий, фон Гершов с нескрываемым ужасом взирает на наши процедуры. Бедолага Кароль никак не привыкнет к этим варварским забавам, и с содроганием смотрит, как Никита, зачерпнув своими лапами целый сугроб, начинает растираться снегом. Я не могу не воспользоваться тем, что он потерял бдительность, и, подкравшись сзади, сыплю померанцу изрядную горсть снега за шиворот. Бедолага Лелик начинает орать благим матом, а Никита просто киснет от хохота. Это определенно непорядок, и я, слепив снежок, запускаю его в своего кравчего. Такой подлости Вельяминов не ожидал, но быстро ориентируется и отвечает мне тем же.
– Кароль, какого черта ты стоишь, не видишь разве – в твоего сюзерена стреляют? Лепи снежки и кидай в Никиту! – кричу я вконец обалдевшему фон Гершову.
Из амбаров и подклетей начинают вылезать ночевавшие там холопы и рейтары, и недоуменно смотрят, как царь и его ближники играют в снежки. Наконец, немного уставшие и довольные, мы вбегаем в терем, где нас ждут с рушниками Алена и несколько служанок. Вытираясь и подшучивая друг над другом, мы готовимся к завтраку.
Ни чай, ни кофе нам пока недоступны, так что мы пьем горячий сбитень с вкуснейшим ржаным хлебом. Тем временем вокруг вельяминовской усадьбы начинают собираться местные помещики с холопами, приехавшие на охоту. Первым приезжает Телятевский, а за ним начинают подтягиваться и прочие. Никита, одевшись и снарядившись, выходит к ним, а я оставшись наедине с Каролем, спрашиваю его:
– Что тебя тревожит, друг мой?
– О чем вы, ваше величество?
