цезарства, всё же надо блюсти приличия и отдавать должное новым инструментам разделяй и властвуй, а именно демократии.
Ну и я остужаю пыл президента как мне тогда казалось верным по лингвистике предложением. – Тогда вы будете зваться Антиподом Антипода.
– Это что ещё за хрень! – вскипает президент. – Это что ты мне предлагаешь. Быть на поруках у Антипода. А-ну пошёл вон! – И я, пожалуй, и в самом деле пришёл к не верному решению насчёт нашего президента, верно поступившего, меня выгнав. Что я было хотел купировать только что в голову пришедшим предложением. – Тогда может Легитимный? – с надеждой и мольбой на собственное оправдание обратился я с этим вопросом к президенту. Он задумчиво на меня посмотрел, быстро оценил эту мою неуместную шутку в сторону нашей политики на постмодернистском пространстве, – а я ей богу и не думал шутить, – и с ещё больше перекошенным лицом и проклятиями в мой адрес указал мне на дверь». И на этом пока что всё, немой диалог заканчивается.
И вот пока все тут пребывали в таком умиротворённом состоянии лёгкого беспокойства за судьбы мира, в том числе и за самих себя, как части этого мира, ради которого можно и пойти на некоторое своё беспокойство и подвижки в своих планах, как это всегда бывает, находится один отщепенец, которого всё это не устраивает, и он требовательно и вслух желает знать, когда всё это закончится и сколько им ещё ждать президента.
– Как думаете, что случилось? – вот таким неприемлемым для данных обстоятельств вопросом задаётся громко вслух генерал Броуди, если честно, то непроходимый даже в самые широкие двери тип с огромными физическими данными и со столь же малой сознательностью. Что и приводит всех, кто с ним встречается, в том числе и на таких собраниях, в крайне некомфортное и болезненное состояние, даже в том случае, если он вам на ноги не наступает, не плюётся прямо вам в харю и рукой за подбородок не цепляет во время своего, всегда крайне эксцентричного разговора.
И что самое сейчас всех угнетающее, так это то, что вопрос генерала Броуди никак нельзя проигнорировать, ведь тогда он начнёт уже напрямую ко всем им цепляться, требуя к себе уважения. Вот и приходиться к своей огромной озадаченности всем тут собравшимся людям, представляющих собой истеблишмент, для кого нет авторитетов в этом мире, когда они сами высший авторитет, подгибаться под какие-то приземлённые обстоятельства жизни, где грубая сила генерала Броуди сейчас имеет больший вес перед всем остальным, что есть в этом мире существенного и важного.
И даже серый кардинал всякой политики, общественный деятель на добровольных началах, мистер Маркс, и тот чувствует себя не очень уверенно и вынужден считаться с генералом Броуди, когда тот так близко к нему стоит и дышит ему в еба…по солдатскому выражению генерала Броуди, а так-то в его неприкосновенную личность и мировоззрение своим душевным перегаром перед этой своей жизнью всегда в блиндажах и окопах.
Но всё это только прелюдия
