как я испугалась, когда после моего выздоровления Григорий попросил остаться у него в спальне. Нацепила на себя ночную рубашку, такую длинную, что закрывала даже кончики пальцев ног. Легла в постель и тряслась от страха, не зная, как быть. Боялась, что князь разгадает мой секрет, всё-таки с графиней его связывали долгие отношения. Хорошо, что Григорий списал испуг на нервное потрясение после побоев. Он был бесконечно нежен. Его поцелуи, словно крылья бабочки порхали по моей коже. Я никогда не подозревала, что близость мужчины может быть настолько приятна. Руки любовника скользили по коже, выписывая вензеля в таких местах, что меня то бросало в шок, то уносило на небеса от наслаждения. Страх отступил, и на смену пришла неведомая доселе страсть. Хотелось раствориться в нём, прочувствовать мужчину каждой клеточкой тела, тая в его руках и забывая обо всём на свете.
Потом, прильнув к обнажённому телу любовника, я долго приходила в себя, не веря, что возможны такие ощущения и эмоции. Однако князь в эту же ночь легко убедил меня в обратном.
Грустный вздох непроизвольно вырвался из груди. Мне будет не хватать всего этого. На сердце было тоскливо, будто я попрощалась с поместьем навсегда. Как оно будет там, неведомо. Может, удастся добиться успехов при дворе. Только в имении мне было спокойно и радостно. И наверное, столичная жизнь вряд ли побалует меня той размеренностью быта, такими же приветливыми и искренними людьми.
Хотя, может быть, просто страх нашёптывает мне на ухо все те ужасы, что мерещились в последние дни. Графиня Туманская возвращается в Петербург! Невеста цесаревича будет довольна своей фрейлиной. А я добьюсь признания в свете.
Глава 9
День обещал быть чудесным, – я с удовольствием вдохнула морозный воздух, выглянув из окна кареты, задёрнутого плотными шторами. Мимо нас пробегал реденький лесок, с голыми ветками, на которых, как бусины на нитке, сидели нахохлившиеся снегири.
– Всё ещё переживаешь? – Ладонь князя легла на моё плечо.
– Уже нет, – улыбнулась в ответ, – нельзя просидеть, закрывшись, как улитка в раковине, всю жизнь.
Григорий довольно кивнул:
– Наконец-то я вижу прежнюю Александру.
Вот как? Значит, графиня тоже была не из робкого десятка. Тем лучше. Может и не будет бросаться разница в глаза людям.
– Скоро уже будем в Петербурге, – оторвался князь от своего дневника с рабочими заметками, – я люблю столицу, и всё же природа там не так прекрасна, как здесь. На улицах снег смешан с грязью копытами лошадей, от Невы веет холодной сыростью, сквозит из переулков морозным воздухом. Но на закате город Петра прекрасен. Когда речная гладь одевается яркими красками уходящего солнца, будто течёт раскалённая сталь где-то вдали и сонные звёзды глядятся на себя в её воды, точно в зеркало.
– Милый, тебе надо быть поэтом. Ты так тонко подмечаешь все оттенки нашего города (да, врала самозабвенно, не признаваться же, что ранее я Питер лишь на картинках
