когда я только что спустился во двор, не было еще очень светло?
Сколько времени я должен был простоять в колодце двора в раздумьях, чтобы время пролетело так быстро?
Я всего лишь попытался подражать походке и мимике незнакомца, но не смог их себе припомнить. На что я, собственно, рассчитывал – со своей-то пустой головой, с летописью мыслей столь же чистой, сколь только что изготовленный папирус? Чего я ждал?
Уж точно не того, что произошло дальше.
Моя кожа, мои мышцы, мое тело вдруг сами, без участия мозга, кое-что вспомнили.
Они повели себя так, как я не имел ни намерения, ни желания себя вести.
Мое тело будто вовсе не принадлежало мне!
Стоило мне сделать несколько шагов по комнате, как походка вдруг стала нескладной и чужой – как у человека, вот-вот готового опрокинуться навзничь.
Да, да, да, это была его поступь! Я точно знал: она как раз такая.
Тут же ко мне как бы «прилипло» чужое бритое лицо с выпяченными скулами и косо посаженными глазами. Хоть я ине мог себя видеть, я это чувствовал. «Это не я!» – рвался из груди испуганный крик, но связки не слушались. Рука сама собой нырнула в карман – и извлекла на свет Божий книгу… точь-в-точь как это сделал гость.
И вдруг я уже без пальто, без шляпы, сижу за столом – я, я, я, Афанасий Пернат.
Меня трепало от ужаса, сердце неистово колотилось, готовое разорваться. Фантомные персты, только что копавшиеся в моих извилинах, отцепились от моего существа, но до сих пор мне холодило затылок от их прикосновения.
Теперь я знал, каким был незнакомец. Я мог снова почувствовать себя на его месте, в любой момент – достаточно лишь захотеть. Но представить его, так, если бы он стал лицом к лицу со мной, я все еще не мог. Да и никогда не смогу…
Я понял, что он – негатив, незримая форма с непостижимыми очертаниями. Ежели я хочу воспринять его, мне нужно самому им стать, переняв его привычки и манеры.
В ящике моего рабочего стола валялась без дела жестяная шкатулка. Я решил, что в нее-то и спрячу книгу, – и только почувствовав, что временное умопомрачение отхлынуло, я вновь достану ее и возьмусь за реставрацию облупленной литеры «И».
Я взял книгу со стола – будто загреб горсть воздуха. Схватил шкатулку – то же самое «ничего». Будто ощущению надобно было пробраться длинным-предлинным тоннелем в глубокой темноте, прежде чем достаться моему сознанию; будто вещи удалены от меня на огромный временной промежуток – на целые годы, не иначе! – и принадлежат прошлому, уже давно мной отжитому!
Голос разносится в темноте: ищет меня, чтобы помучить жиром и камнем. Но он слеп. Его вотчина – чертоги сна; но пережитое мной только что – подлинно, и поэтому-то, чувствую я, он меня не заметил и все еще ищет в напрасной надежде.
Глава 4. Быт
Рядом со мной мерз студент Харузек, подняв воротник тонкого, сильно изношенного плаща. Я слышал, как от холода его зубы выбивают чечетку. «Еще простудится до смерти в этой холодной подворотне», –
