и лик маски госпожи Тё, Уми чувствовала это. Но что-то всё-таки пробудилось в ней – похоже, остаточные следы колдовства, о которых рассказывали каннуси Дзиэн и Ямада.
Нечто злое и тёмное, что, возможно, теперь останется с нею навсегда.
Тэцудзи был поглощён изучением писем и потому не заметил резкой перемены в настроении Уми. Когда боль в предплечье окончательно затихла, она снова вернулась к размышлениям.
Уми не могла поверить, что отец и впрямь связался с каким-то колдуном. Зачем ему это? Он же никогда не верил ни в духов, ни в магию. Много лет Итиро Хаяси даже не желал поверить в дар собственной дочери! Что же заставило его переменить своё мнение?
Какая-то смутная догадка мелькнула на краю сознания. В памяти возникли видения, которые показали этим утром речные сущности. Странные слова матери, её слёзы и обещание, которое она взяла с О-Кин, чтобы та защищала Уми…
Четырнадцать лет назад Миори Хаяси сбежала из дома, не сказав никому ни слова. Четырнадцать писем лежало на столе перед Уми.
Слишком много странностей происходило вокруг в последние дни, чтобы счесть их все простым совпадением.
Тэцудзи вдруг встрепенулся и повернулся к раздвижным дверям.
– Кто-то идёт, – прошептал он.
Уми бросилась складывать письма, уже не особенно заботясь соблюдать тот порядок, в котором они изначально лежали. Хотя руки её чуть дрожали, в сердце с каждым мигом всё крепче становилась решимость.
Нужно прямо спросить отца о том, что происходит и как он во всём этом замешан. Письма станут хорошим подспорьем, чтобы доказать: Уми настроена серьёзно и ни за что не отступит.
Теперь уже и она слышала в коридоре знакомую тяжёлую поступь отца. Уми перевязала письма лентой и спрятала их в рукаве ровно в тот миг, когда с шорохом разъехались раздвижные двери.
– Так и знал, что застану тебя здесь. – Отец не улыбался, но в голосе его слышалась теплота.
Когда он опустился за низенький столик прямо напротив Уми, она с горечью отметила, что выглядел отец немногим лучше Ёсио. Те же следы бессонницы под усталыми, запавшими глазами, та же бледность, делавшие родное лицо совсем чужим и непривычным. Томоко говорила, что его ранили в балагане…
Но расспросить отца о самочувствии Уми не успела, он заговорил первым:
– Прости, что не смог поговорить с тобой раньше. Думаю, ты уже наслышана о том, что случилось. Со времён разборок с кланом Ямамото у нас не намечалось такого… веселья. А я уже, как выяснилось, стал слишком стар для всего этого.
Он устало поморщился и потёр виски, будто его одолевала головная боль. Лишь теперь Уми заметила повязку на его руке – и отсутствовавший мизинец, на месте которого на бинтах проступило буроватое пятно засохшей крови.
От неожиданной догадки Уми пробрала ледяная дрожь. Любое неповиновение клану могло смыться только кровью. А кровь главы Аосаки-кай была слишком
