неравнодушен к моей непростой судьбе. Этим «кем-то» оказался Михаил. Бледный как мертвец. Это же крыша его дома. Точно. Просто песня.. было ведь что-то такое, про крышу… Но как он…
Невнятные раздумья упорядочить упорно не получалось, и я не вполне соображал, что вообще творится вокруг. Вдруг между пальцев пробилось тусклое мерцание. Архив на месте. Хорошо. Сам же я до сих пор то и дело видел мир Нави, а вкупе парочку-другую сосуществующих с этим пространств, сбивками эфира идущей телепередачи, рябью кинохроники, паразитными кадрами.
Кое-как справившись с расслоеньем действительности, я обвёл взглядом тихо галдящую толпу немногочисленных зевак. Тут что, ролик снимают? – покосился я на парня с смартфоном в руке, направившего на меня чернеющий глазок объектива, и по-человечески сощурился от проблесков навязчивой фотовспышки другого очевидца, счастливого обладателя Nikon.
Однако скоро вынужденная фотосессия прекратилась так же внезапно, как и началась: аппарат, пару раз нервно щёлкнув, затих, а незадачливый фотограф вслед за тем нескладно выругался. Ну, о собственной не фотогеничности я как-то не шибко тревожился. К тому же я ведь представлял собой ходячую электромагнитную аномалию, выводящую из строя технику невинно и непринуждённо – зачастую это происходило со мной без злого умысла, – человеческий глаз не мог заприметить легчайшую пространственно-временную рябь, а вот техника вопреки тому нередко реагировала, не имея компенсаторных механизмов, присущих живому.
Наконец, собравшись с мыслями, я решил всё же встать на ноги, что-то невнятно подумав притом про рождённого ползать. Мигель осторожно поддерживал меня под руку, так, будто я упал не с крыши высотки, а просто поскользнулся на заиндевевшем тротуаре и ушиб колено. К чему эта смешная забота? Скорее всего, простое и вполне человеческое желанье помочь нуждающемуся.
Отрешённым взором я смотрел куда-то сквозь: окружающее было расплывчатым, словно потёкшая акварель. Частично я до сих пор пребывал вовне и частично внутри. Я видел ни то людей, ни то иных существ. Живых, и зачастую неотличимую от них нежить. Непроявленное и явное – всё перед моим взором смешалось в одну пёструю круговерть, словно я катаюсь на детской карусели с цветными зверушками, несущимися по кругу, то поднимаясь вверх, то снова опускаясь вниз. Тысячи радужных мостов, эшелоны бредущих в никуда паломников. По телу прокатилась волна неприятной дрожи.
Вдруг Михаил резко взмахнул рукой и мир.. будто бы застыл, обратившись огромной ледяной глыбой, внутри которой то тут, то там чернели неподвижные фигурки. Я медленно моргнул и поглядел на него. Он, кажется, шептал что-то на латыни.. или на санскрите.. мантры или заклинанья, и что-то ещё.. что нам нужно бы уходить отсюда подобру-поздорову. Я рассеянно ответил ему, на удивление, вслух, а не про себя, но мой ученик, похоже, меня не понял. Язык, спонтанно выбранный мной для обращенья, был слишком древним, давным-давно смытым океаном со страниц истории, и он попросту ну, никак не мог знать его. Только вот.. это болезненное изумление в глазах…
