спросила:
– А сколько мне лет, вы можете сказать?
Я задумалась: сухая кожа, морщинки у губ и у глаз. Пожалуй, как я и предполагала вначале, лет сорок пять или чуть больше… Но этот чистый, полупрозрачный взгляд, как у ребенка, это подростковая дерзость. Что-то тут не вязалось. И я решительно приуменьшила цифру, казавшуюся мне правильной:
– Лет тридцать шесть, тридцать семь?
– Вот видите, – обреченно вздохнула Тоня. – И вы, как все…
– Что «как все»?
– Все дают мне больше лет, чем мне на самом деле.
– У вас, наверно, трудная жизнь была? – очень осторожно предположила я. – А кто были ваши родители?
Я поняла, что Тоне теперь хотелось высказаться, сказать о чем-то наболевшем, что и подтолкнуло ее на отчаянный шаг к самоубийству.
Но тут на платформе появился лоточник с объемистой сумкой-холодильником.
– Мороженое! Кому мороженое! – прокричал он и остановился перед нами.
Я достала деньги и купила два сливочных стаканчика: себе и Тоне.
Мороженое Тоня ела с удовольствием, облизывая языком даже упавшие на пальцы молочные капли.
Наконец подошла электричка, и мы с Тоней сели в вагон. В полупустом вагоне мы выбрали уединенную скамью в конце, и моя спутница, будто ее прорвало, начала торопливо рассказывать свою историю. Слушая ее, я одновременно разглядывала других пассажиров. Перед нами их сидело всего несколько, зато в другой части вагона – группа парней и девушек, заняв два смежных купе. Они дурачились, смеялись, сталкивали друг друга со скамеек.
Вначале я слушала Тоню невнимательно: мое внимание привлек один из парней – похожий на Есенина плечистый блондин. Держа в руках гитару, он неумело перебирал струны. В его исполнении звучали попеременно всего два аккорда, но претензий к нему ни у кого не было – видимо, виртуозов в этой группе не нашлось. И чем больше я разглядывала «Есенина», тем острее понимала, какая возрастная пропасть разделяет нас. Я вглядывалась в лицо следующего за моим поколения, остро сожалея, что я уже не должна засматриваться на таких молоденьких…
Звуки гитары и приглушенная речь Тони чередовались в моей голове, но в какой-то момент я забыла о «Есенине», проникаясь сочувствием к истории Тони. А дело было вот в чем. К двум годам Тонечки выяснилось, что у нее тяжелое генетическое заболевание гормональной природы – прогерия, которое вызывает ускоренное старение. Так что врачи посоветовали мамаше отдать девочку в специнтернат, уверяя, что она все равно долго не проживет. Мать, и без того уделявшая дочке мало внимания, согласилась избавиться от обузы, а отец был Тоне неизвестен. Сдав девочку в интернат, мамаша заключила контракт и уехала на Север, работать поварихой. Там, за полярным кругом, усугубились имевшиеся у нее проблемы с алкоголем: на Севере пили много. Это и погубило женщину. Мать Тони умерла, так и не дожив до желанных северных льгот, а девочке в тот год исполнилось девять лет. К счастью, вышла на пенсию бабушка Тони и забрала внучку из приютского учреждения, оформила
