одетых в золото деревьев, Хиросигэ решился попросить её руки.
Зажили Хиросигэ и Кимико в радости и согласии. Хоть и не водилось в их семье большого достатка, но то были золотые годы. И только одно омрачало счастливую жизнь: не наградила их судьба ребёнком. Хиросигэ рисовал, и его гравюры пользовались успехом. Старый учитель Тоёхиро не раз одобрительно улыбался, глядя на изящные тонкие линии, выходившие из-под руки бывшего ученика.
– Обещай, – просил он Хиросигэ, – что когда меня не станет, ты оставишь школу. Твой талант заперт здесь, как птица в клетке.
Хиросигэ обещал. Когда пришло время, он отказался от должности мастера Утагава и покинул школу. Художник был опечален, потому что провел в стенах Утагава восемнадцать лет своей жизни, и одновременно ликовал, как ликует внезапно обретший свободу человек.
Вскоре же, к великой радости художника, Кимико объявила, что у них будет ребёнок, и свободного времени у Хиросигэ совсем не стало. Дни и ночи он проводил, ухаживая за женой, и всё реже и реже совершал обходы, предпочитая поручать их молодому подчинённому. Но как-то раз его помощник заболел, и пришлось Хиросигэ самому выйти в зимние сумерки.
Ветер трепал его волосы. Ночной холод проникал сквозь одежду; от него не спасала лёгкая хаори, накинутая поверх кимоно. Хиросигэ уже решил возвращаться домой, когда заметил два слабых огонька, вспыхнувших на другом конце замкового двора. Самурай подошёл поближе: возле стены стоял тэнгу. Издалека его можно было принять за каменное изваяние, лишь жёлтые глаза сверкали на фоне тёмного камня.
– Здравствуй, Дзюэмон, – поприветствовал он самурая. – Я поджидаю тебя уже несколько месяцев, но ты давно не совершаешь обходов и, должно быть, совсем забыл о нашем разговоре.
– Не мудрено и забыть, – покачал головой Хиросигэ. – Ни много ни мало, а двадцать лет прошло с тех пор.
– Верно. Некогда я помог мальчику найти призвание и сегодня пришёл к мужчине за ответной помощью.
Испугался тогда Хиросигэ, ибо ему показалось, что знает, какую плату потребует тэнгу.
– Моего сына ты не получишь! – изменившись в лице, отпрянул самурай.
– Не о сыне речь. Какая польза мне от ребёнка? – разгневался тэнгу. – Ты добросовестно учился и овладел гравюрой в совершенстве. Теперь же твоё искусство должно послужить сохранению Эдо.
– Значит, городу грозит опасность? – вздрогнул художник. – Но откуда: от огня или от воды, от земли или, быть может, от людей?
– Есть сила страшнее огня и воды, – ответил ему тенгу. – Всё в этом мире меняет она, и скоро не станет Эдо. Но твоё искусство способно сохранить город.
– Моё искусство? – усомнился Хиросигэ. – Но в нём нет ни капли магии.
– Неправда: в каждой из твоих гравюр есть толика волшебства, хранящего город. Но чтобы оно подействовало, нужно нарисовать многие десятки, а может быть, и сотню картин Эдо.
– Я всё равно не понимаю, – покачал головой
