человека не могут исчезнуть бесследно, след, хоть маленький, но обязательно есть. А раз он есть, мы его найдем, – успокоил Генрих – Вот немного спадет жара, отдохнем и снова поедем. Может быть, на сей раз фортуна поможет нам.
– Будем надеяться.
Миллер поднялся и распрощался со своим спутником, условившись встретиться позднее.
Генрих остался у стола под тентом.
Прохожих на улице было мало в это время, все прятались в тень. Поэтому знакомая фигура Моники сразу привлекла внимание Генриха. Девушка шла по противоположной стороне улицы, о чем-то оживленно разговаривая, с высоким худощавым французом лет тридцати. Он вел Монику под руку и рассказывал ей, очевидно, что-то очень веселое. Француз все время морщил длинный нос, по временам разражался смехом, заглядывая девушке в глаза. Неприятное чувство зависти кольнуло Генриха в сердце.
Генрих отвернулся, чтобы не видеть ни Моники, ни ее веселого знакомого, и встретился с внимательным, устремленным на него взглядом пожилого француза, сидевшего чуть наискосок, за третьим от входа столиком. Он не отрывал от Генриха черных, напоминавших два тусклых стеклышка глаз, глядел, не мигая, уголки его плотно сжатого рта подергивались.
К столику, за которым сидел француз, подошла официантка, и он на минуту, пока расплачивался, отвел взгляд в сторону. Но лишь на какую-то минуту. Потом его глаза снова впились в Генриха.
Заинтересованный поведением и гримасами этого чудака, Генрих тоже несколько раз внимательно взглянул на него. Убедившись, что немецкий офицер заметил его, француз быстро оглянулся, словно проверяя, не следит ли кто за ним, вынул из кармана конверт, положил на стол и постучал по нему пальцем, давая понять офицеру, что конверт предназначен для него. Еще раз оглянувшись, француз вышел.
«Снова провокация!» – промелькнуло в голове Генриха Положив деньги на стол, он тоже поднялся и, медленно Пройдя мимо столика, у которого сидел француз, незаметно взял конверт и спрятал его за борт мундира.
Усталость сразу исчезла. Вновь Генрих ощутил то напряжение, которое заставляет мозг работать быстро, с максимальной четкостью.
Две минуты спустя он уже был у себя в комнате. Приказав Курту, сидевшему в передней, не беспокоить его, Генрих плотно закрыл дверь и вынул конверт. Он был совершенно чистый, ни адреса, ни какой-либо пометки.
Повертев конверт в руках, Генрих осторожно надрезал его с краю. На пол упал маленький вчетверо сложенный листок. То, что Генрих прочитал, безмерно поразило и взволновало его, Письмо было написано плохим немецким языком, но четким, почти каллиграфическим почерком. Неизвестный корреспондент писал: «Я француз, но я предан вам, немцам, искренно, всей душой. И поэтому считаю своим долгом помочь в одном деле. Я еще не знаю, кому именно отдам это письмо, и поэтому пишу, ни к кому не обращаясь. Прийти в штаб я не могу. Местные жители уже подозревают, что я симпатизирую немцам, и если убедятся, что я помогаю вам, то маки убьют меня. Я написал письмо, чтобы при случае вручить
