меня от пышных рукавов и многочисленных юбок.
Спустя несколько минут я уже стояла перед леди Бисли в скромном темно-синем платье в пол с тонким черным поясом. Корсет того же цвета подчеркивал талию. Высокий глухой ворот скрывал шею, подпирая подбородок. Украшен он был разве что тонкой черной лентой, словно удавка охватывающей шею.
– Ах, да! – спохватилась девушка. – Едва не забыла!
Леди Бисли незамедлительно подошла ко мне и, спешно скрутив мои волосы в тугой узел на затылке, покрыла голову нелепым угольно-черным чепцом.
– Так-то лучше! – кивнула она, окинув удовлетворенным взором мой новый наряд. – Ее светлость не любит, когда кто-то пытается затмить ее. Впрочем, – скривив тонкие губы, добавила девушка, – на вашей стороне, мисс Донахон, разве только молодость. Иным вас природа к несчастью обделила.
Люсиль подавила тихий смешок.
– Идемте, мисс. Герцогиня Сарская изъявила желание познакомиться с новой гувернанткой леди Бетти. Сочтите это за честь, – добавила леди Бисли, метнув в меня взгляд, полный презрения.
В покоях герцогини Сарской витал липкий тошнотворный запах болезни. Я почувствовала его сразу, как только переступила порог. В полутьме он пропитал все предметы убранства, осел на мебели, на тяжелых гобеленах и дорогих коврах, чернеющих на мраморном полу небрежными кляксами.
Люсиль осталась за дверью. Леди Бисли же плавно подплыла к кровати, заглянула за бархатный балдахин. В душной, мрачной комнате, темно-фиолетовые ткани отливали угольно-черным. Этот цвет давил, пророчил потерю, обрекал на скорую утрату. Казалось, здесь заблаговременно объявили траур.
Шепот у кровати смолк. Леди Бисли жестом потребовала меня подойти. Откровенно говоря, мне этого хотелось меньше всего. Общение с угасающими людьми – прямая обязанность послушницы Девы Справедливости. Тем не менее, за пять лет я так и не смогла привыкнуть к тусклому, болезненному свечению затухающих сердец.
– Ее светлость изволила говорить с вами, мисс Донахон, – приглушенным голосом произнесла компаньонка. – Не дайте ей переутомиться во время беседы, – напутствовала леди Бисли, отступая к выходу. Там она и замерла безмолвной статуей, взор которой прожигал мои лопатки, сокрытые под плотной грубой тканью платья.
Дрожащими пальцами я слегка отодвинула полог. Голова закружилась от запаха лекарственных трав и болезни, смешавшихся в тошнотворный коктейль. Под увесистым одеялом лежала бледная, невзрачная женская фигура. Голова ее, в обрамлении спутанных рыжих кудрей, покоилась на подушках. Веки были опущены, сухие губы подрагивали при каждом вдохе. Длинные тонкие пальцы, выдающие в ней даму благородных кровей, стискивали складки на одеяле, впиваясь в дорогую ткань посиневшими ногтями.
Я замерла в нерешительности. Одно дело приободрять больного пекаря с улиц Третьего кольца, и совсем иное иметь дело с супругой герцога Сарского. Каждое слово, сорвавшееся с губ во дворце, весит вдвое больше, чем брошенное на улице.
– Сядь, –
