mphasis>Посвящается Софи де Клозе
Предисловие
29 августа 1911 года в калифорнийском городе Оровилл появился индеец. Это был последний представитель одного из племен народности яна, истребленного бледнолицыми в эпоху золотой лихорадки и последующие годы. Его сородичей, живших в Милл-Крик, в 1865 году перестреляли нанятые переселенцами убийцы (кое-кого из них можно увидеть на фотографии того времени: гротескно разряженные, в широкополых шляпах и галстуках-бабочках, с сигарами и выставленными напоказ цепочками карманных часов){1}. Горстка выживших, включая нашего героя, укрылась в лесу, откуда его в конце концов вытеснила урбанизация. Голодный и напуганный, он попал в руки полиции. Алфред Луис Кребер, специалист по индейцам и завкафедрой антропологии Калифорнийского университета, устроил его в Музей антропологии в Сан-Франциско.
Там он стал одновременно живым экспонатом («человек каменного века», «последний индеец-дикарь») и смотрителем музея. И произвел фурор. Кребер очень к нему привязался. Было решено называть его Иши, что на языке яна означает «человек». Иши стал своеобразным талисманом музея и антропологической науки.
Он уцелел во время резни, но не смог пережить последствий другого фактора геноцида коренных народов{2} – инфекционных заболеваний, принесенных бледнолицыми. Его погубил туберкулез. Кребер находился в Нью-Йорке, когда получил телеграмму от коллеги: тот сообщал, что Иши умирает. Кребер немедленно отправил ответ, прося, когда придет время, соблюсти погребальные обычаи яхи (подгруппы яна, к которой принадлежало племя Иши). Далее Кребер писал:
«Не думаю ‹…›, что вскрытие может дать важные результаты; оно не будет отличаться от обычного рассечения трупа. Пожалуйста, не трогайте его. Что касается распоряжения телом, я должен попросить вас как моего личного представителя не выдавать его никому ни при каких обстоятельствах. Если зайдет речь об интересах науки, скажите от моего имени, что наука может идти к черту. Я не верю, что в этом может быть какая-либо научная ценность. У нас имеются сотни индейских скелетов, которые никто не изучает. Основной интерес в этом случае будет носить нездорово-романтический характер»{3}.
Письмо опоздало. Тело Иши, не успевшее даже остыть, разрезал на куски еще один его «друг», хирург Сакстон Поуп. Внутренние органы извлекли, взвесили и исследовали. Череп был признан «небольшим и довольно толстым»{4}. Кребер продолжил работу и больше никогда не говорил об Иши.
Я прочитал эту историю много лет назад{5}, и с тех пор она меня не отпускает. Я часто вспоминал ее, когда писал эту книгу. Именно поэтому я посчитал уместным начать с нее.
Несколько уточнений
Прежде всего я хотел бы прояснить три момента, которые могут вызвать недопонимание.
1. Эти размышления, как бы критически они ни звучали, не означают обвинений в адрес деятелей так называемой культуры отмены{6}. Я понимаю их позицию. Но их действия в том виде, какой они имеют сегодня, на мой взгляд, могут только завести в тупик, а в некоторых случаях и привести к катастрофе. Я излагаю свои идеи именно затем, чтобы попытаться это предотвратить.
2. Я не специалист по культуре отмены. Однако меня с самого начала глубоко волновали вопросы, которые она ставит. На мой взгляд, это одна из важнейших дискуссий нашего времени. Поэтому мне захотелось принять в ней участие, опубликовав эти материалы, – в них изложены идеи, которых я пока нигде не встречал.
3. Эти идеи – не истина в последней инстанции, а некие тезисы, которые я попытался обосновать с помощью аргументов, показавшихся мне наиболее ясными и убедительными, и теперь выношу на публичное обсуждение. Движение культуры отмены затрагивает столь различные области, опирается на столь обширную историю, при этом возникло столь недавно и столь разнообразно по своей природе и формам, что идти вперед можно только на ощупь.
Часть первая
Что делать с прошлым? Европейская культура и культура отмены
Естественно, настоящее не подчиняется прошлому. Но без него нам не понять реальности[1].
В жизни народов, как и в жизни людей, порой наступают те страшные времена, когда кажется, что настоящее предъявляет счет прошлому, сыновья призывают к ответу отцов, а мертвые вынуждены покинуть свои могилы, чтобы предстать перед судом Истории.
Уже несколько лет весь мир видит, как самые выдающиеся личности, дисциплины и произведения западной культуры, от Аристотеля до Черчилля, от пьес Шекспира до «Кармен», не исключая ни классической литературы,
См. Buckley 1996, 278.
Я использую слово «геноцид» в значении, определенном конвенцией ООН 1948 г. См. Norton 1979.
Цит. в Buckley 1996, 258 (письмо Э. У. Гиффорду).
Pope 1920, 209, 212. Цит. в Buckley 1996, 258.
В примечательной статье Томаса Бакли (1996), откуда я черпаю всю информацию. См. также Trevisan 2014.
Кавычки нужны для того, чтобы сразу обозначить, что я работаю с выражением повседневной речи, а не с единым и последовательным объектом реальности, для которого это выражение является простым обозначением. Очевидно, что выражением «культура отмены» мы обозначаем явление с «тысяча и одной вариацией» (Murat 2022, 11), иногда описываемое терминами «культура ответственности» или «пробужденная мысль», что, по мнению Лор Мюра, ближе «к реальности порожденного ею» (там же, 10). Я предпочел выражение «культура отмены», потому что оно кажется мне более расхожим, более нейтральным и, пожалуй, более точным: акцент на негативной стороне движения («отмене») как раз позволяет, на мой взгляд, объединить инициативы, которые в остальном, в позитивном плане идеологий, источников вдохновения и программ, могут различаться довольно сильно. Что не означает, что все движение сводится к этой негативной стороне, – разумеется, оно также несет в себе конструктивные предложения. Одним словом: проще ориентироваться на желание «отменять», чем на какой-либо конкретный смысл, придаваемый тому, что подразумевается под словом «пробужденный». Кроме того, я полагаю, что культура отмены хотя и связана с культурой ответственности, но не тождественна ей.
Блок М. Странное поражение. – М., 1999. С. 169. –
Bloch 1990, 187.
