которые бросят наше заведение, когда узнают, что мсье Проспер ушел.
Главный повар пожал плечами и плюнул в кастрюльку с белыми грибами по-провансальски.
– Вот вам! – пробормотал он. – Это их научит, как жалеть об этом старичишке…
Рядом с кухней, где два мальчика мыли посуду в баке с водой черной и грязной, как в главном коллекторе канализации, также толковали об этой новости.
– Старого Проспера будут жалеть все курочки нашего заведения, – сказал мускулистый, как гладиатор, высокий парнишка, который, вытерев тарелки, тер их о свои панталоны, чтобы лучше выразить свое презрение к посетителям «Розового Фламинго».
– Это верно, – добавил его товарищ с тряпкой в руке, – этот тип был привидением для всех девочек в нашем районе… Ему ничего не стоило подыскать для них клиента.
– С такими комбинациями он, вероятно, здорово наживался…
– Альфред, прежний посыльный, которого ты не знал, как-то говорил мне, что старый Проспер получал по луидору за всякий марьяж.
– Мне, пожалуй, подошло бы такое занятие… Только я не питаю иллюзий, я не мог бы быть метрдотелем. Мне всюду это говорят.
– Почему?
– У меня скверно пахнет изо рта, это портит аппетит клиентам.
Правда и неправда были в разговорах, которые вел в этот вечер персонал «Розового Фламинго». Проспер был действительно королем метрдотелей. Его слава перешагнула далеко за пределы площади Пигаль, и кто только в Париже мнил себя гастрономом – знал Проспера из «Розового Фламинго». Этот доктор кулинарных наук любил свое дело по-дилетантски. Это значит, что он не пользовался им сам, но ему доставляло удовольствие заставить оценить его своих клиентов, на которых он смотрел как на своих учеников. Ему доставляло также удовольствие составлять меню, подбирать соответствующие вина к рыбе, жаркому или дичи. Он работал таким образом для славы, потому что его личный режим запрещал ему все, кроме лапши и овощей, отваренных в воде; но он был доволен и его бескорыстие требовало только одной награды – блаженной улыбки удовлетворенного клиента, который, к концу трапезы, говорил:
– Проспер!.. я славно пообедал!
Он прятал тогда в карман чаевые, полученные им по заслугам, и, весь отдавшись своей страсти, шептал на ухо гастроному:
– В следующий раз, мсье, я вам приготовлю налимью печенку по-татарски и седло дикой козы, пропитанной кюрасо и хересом, вспрыснутым шприцем Праватца. Перед таким блюдом можно стать на колени. Вы увидите.
Посыльный был прав, утверждая, что отъезд Проспера будет потерей для кабаре. Но мальчик, мывший посуду, был неправ, когда обвинял Проспера в том, что он наживает деньги грязным сводничеством.
Мсье Проспер действительно был добрым гением маленьких одиноких женщин, но этот добрый гений не торговал своими услугами. Мсье Проспер был порядочный человек. Он брал на чай только от удовлетворенных обедающих. Он отверг бы деньги
