забыла. Но все хорошо, все прекрасно, и знаю на 100 процентов, что все попытки разорвать круг не помогут, и сердца будь они неладны, втянутся, да и вернутся в исходное. И в который раз, так слаб и забываю обиды, только заговорит или прижмется, и тогда пиши, пропало. Ну типичный беспредел, а ты и пользуешься и правильно делаешь. Ты же беспринципная. А я осел.
Артем нехотя взглянул ей в глаза и увидел огромную как сверкающая сталь космоса ночь. Далекую, галактику, живущую вроде бы рядом и даже иногда, словно соприкасающуюся и даже рожающую от него другую, но на самом деле такую же, непостижимую. А иногда она выплывала откуда- то из 7-8 века до нашей эры, в тунике, в образе поэтессы Сапфо. Что это? И от чего так сложно и просто одновременно, что не понять. А ей? Он смотрел на нее, и отвлекся. Взлетел за пухом, и дальше воспарил, в ровном шепоте, в смехе, плаче, кашле, вздохе. Казалось напрочь забыв, и, вычеркнув ее, вечно, что-то делающую не то, и не так, то нервно ползающую с тряпкой, по дому, . Глядя на нее, он никогда б не подумал, что она может с легкостью убить, а потом съесть, хотя, все это время, с ним она только этим и занималась. Она его поедала живьем как самка богомола.
10. В безветренный день, на нее напала растерянность, и опьяняющая дымка укутала глаза, и уши. Можно сказать, изыскано, а можно и грубо, так что не могла найти причину, да и не искала, чтоб сопротивляться. И вообще, что за блажь плыть против течения плоти, впав в забывчивость, и идти вперед, не помня истинной цели, забыв имена, даты, кофе, сигареты, орбит, прокладки, и весь набор данных, хоть как то оправдывающих ее местоположение, рядом с асимметрией чьего- то лица и двумя большими огромными сосками. В сравнении, со своими, в полутьме, казавшимися монстрами, но ей такие, и нравились. Ей стало приятно, и поэтому она сейчас делала наперекор всему . Не замечая никакой явной симметрии лица, а только неземное счастье, не укладывающиеся не в какие ранее известные формулы и схемы, кроме сексуально грешных, которые не отпускали ее.
Он же как и всегда раньше, шел прочь, надев дешевые темные очки, купленные накануне в переходе у знакомого за 50 рэ, хотя был вечер, но не хотелось никого видеть. Биджо, так он его звал, которому уже не первый месяц запрещали торговать в переходе, но он все равно торговал украдкой, потому что на самом деле был упертым абхазским мингрелом, или мегрелом сбежавшим от расправы абхазов, босым, но живым. Сейчас иногда думал, что лучше б этого не делал.
Куда пойти? В тысячный раз идти по улицам, по которым еще мама за ручку водила. В один миг они вдруг перестали казаться грязными, а стали родными. До того что отчетливо понял, что не расстроится как еще полгода назад, да что там, даже месяц назад, если узнает, что придется и дальше куковать на этих улицах, здоровым или не очень ходить по ним и потом когда то даже исчезнуть на них. Улицы вдруг стали родными, а родным многое прощаешь, даже грязь и неопрятность. Что изменилось? Что случилось? Неужели устал на работе. Переработал. Или выручка
