во вступлении, что автор – именно она.
Она ясно дает понять, что давление на нее в той достопочтенной компании было сильным. Шелли и Байрон соревновались. Байрон предложил опубликоваться вместе – фантастическое предложение для начинающего писателя. «Как дочь двух выдающихся литературных знаменитостей» – Мэри Уолстонкрафт и Уильяма Годвина – Мэри Уолстонкрафт-Годвин воспринималась всеми, кто ее знал, как талантливая писательница. Но это давалось нелегко: «В [моих ранних работах – а ей было всего восемнадцать] я подражала – делала так, как до этого делали другие, и отвергала предложения моего собственного разума». Усиливая давление, «мой муж… с самого начала очень хотел, чтобы я доказала, что достойна своего происхождения, и вписала себя на страницу славы».
Лорд Байрон не уделил бы ей много времени как писательнице, даже если бы она смогла доказать, что достойна своих родителей: что касается его, она была занята переписыванием рукописи «Чайльд Гарольда». Шелли очень поддерживал ее, но его прометеевский дух часто выбивал Мэри из колеи: ее взгляды касательно тех, кто стремится к господству над миром, не беря на себя ответственности за последствия, она предельно ясно выразила в характере и судьбе Виктора Франкенштейна. Возможно, Шелли поддерживал ее из вежливости. Она упоминала о нем – особенно в переписанном вступлении 1831 года – как о «всегда искреннем и энергичном в своих увещеваниях, что я должна максимально развивать любой свой талант», но, возможно, его поддержка, как ей казалось, была «связана не столько с идеей, что я могу создать что-то достойное внимания, сколько с тем, что он сам мог судить, насколько большие надежды я подаю». Из-за этого давления Мэри стала бояться неудач и того, что она не оправдает возложенных на нее ожиданий.
В этой атмосфере Мэри пыталась найти собственный голос и, что особенно важно, придумать «историю, способную посоперничать с теми, которые вдохновили меня на это дело…» Но ничего не получалось. Мэри испытывала «полную неспособность к сочинительству, которая является величайшим несчастьем для автора». «Вы придумали рассказ?» – спрашивали ее каждое утро. И каждое утро ее ответом было «унизительное отрицание».
В итоге после ночной дискуссии с Байроном и Шелли – было важно, что это именно они, прославленные поэты, не допустили Мэри в свои беседы о «природе принципа жизни» и экспериментах поэта-ученого Эразма Дарвина и Луиджи Гальвани и его племянника и редактора Джованни Альдини – ей приснился кошмар наяву. И, ко всеобщему удивлению, к Мэри пришла идея написать рассказ о Франкенштейне.
Опять же, что касается авторства текста, все произошло не совсем так, но, возможно, дело не в этом. Полидори упоминает, что Мэри была одной из первых, кто рассказал свою историю, но никак не последней. Вероятно, он отметил этот момент и записал его. Она была таким же «аутсайдером» в этой игре. Очевидно, она уже некоторое время раздумывала над этой историей, но окончательным толчком стала полночная беседа
