кой же нелепый головной убор! – кажется мне тяжелым, как медный горшок, но он дает хоть немного тени, и мои глаза видят, куда держать путь. Насколько хватает взгляда, вокруг простираются открытые голодным ветрам дюны, окаймленные в ускользающем горизонте придавленными горами и скалами. Сколько миль уже я шагаю, обливаясь потом и мыкаясь в духоте, – они всё так же далеки, эти проклятые лживые камни с их хилыми ручьями меж редкими кустами и травником перелесков. Теперь я понимаю слишком хорошо, почему сходили с ума люди Винтигера и почему шли ночами солдаты Африканского корпуса Наполеона. Сморщившимися пальцами я извлекаю из фляжки, закидываю в рот и глотаю один прозрачный шарик-пилюлю, разбиваю другой о свое лицо каждые два с половиной часа, но моя драгоценная сжатая вода кажется мне сжиженной теплотой. Она не приносит освежения.
Воздух над кусаче-горячим песком кажется густым до осязаемости. В нем я даже не иду, а почти плыву, как водолаз. Задержишься на несколько мгновений, и твои ноги начинают вязнуть все глубже. Только обжигающие облачка пыли напоминают, что стоят мои бедные ноги всё ещё на земле.
Земля… Край Ма-Агуну… Терра инкогнита. Возможно, за несколько столетий я первый человек, попавший сюда… за каким-то чёртом. Племя тумсапи живет тут тысячу лет, но даже эти кочевые дикари обходят стороной испепеленные пустоши. Они тоже считают меня сумасшедшим. Все, кроме Лекоми. Он-то и поведал мне при свете углей своего костра о «детях пустыни», странном народе, что живет в скальных домиках и выбирается оттуда только по ночам.
– Они наказаны бродить меж двух миров, но им ведомы тайны своих Предков и Древних, ступавших по Земле на заре времени.
И поведал о городе богов где-то за горами.
– Дед моего деда видел дорогу, что скрыта застывшей тенью. Она тянется до самых отрогов Гунора. Дальше они не рискнули пойти, потому что духи их не пустили…
– Каким же образом?
– Всю ночь они не могли сомкнуть глаз из-за шума ветра и свечения, хоть не было Луны. Тогда-то пропал ночной часовой, и хоть они обошли весь склон, не смогли его разыскать. Когда солнце вставало над Гунором, дед моего дела и его товарищи увидели в дрожащем воздухе над перевалом очертания города… То был Город, великий Город, не деревня и не крааль. С великими домами и прекрасными улицами, яркими дворцами и зелеными садами. Вождь сказал, что сторож побрел к нему и заблудился в нем…
Лекоми закончил свой рассказ с камланием над костром и гадательными костями. Вытянув руку, он простер ладонь над моей головой и медленно перевел кончиками пальцев по моему лицу к груди.
– Твой дух силен и возвышен, сахибас, он ищет Тайну не для славы и не для богатства. Если ты будешь достаточно мудр, чтобы слушать и смотреть в мир Духов и не упасть при этом в омут глупости, то найдёшь.
На прощание он подарил мне один из своих браслетов в знак дружбы, хоть я и пытался купить ему хотя бы одну корову в благодарность, он попросил меня в ответ замолвить за него словечко перед Духами.
Три дня минуло с нашей встречи, а я все иду по этой проклятой пустыне. В аду нет ни жаровен, ни чертей, лишь пустота без конца и края, которая ужасает. И пыль. Пыль, что взлетает из-под моих ног.
Впрочем, случай и тут преследует меня. Когда я остановился в зыбкой тени кактуса перевести дух и напиться, то стал свидетелем странной сцены. По склону дюны катился здоровый проволочный шар перекати-поля, несмотря на свои размеры, иногда подскакивая на порывах раскаленного ветра. И в этот миг я услышал отчаянный возглас. То, что я поначалу принял за тень, отбрасываемую кустом, оказалось юрким песочно-серым зверьком чуть больше кошки, но менее лисы. Он бежал и отчаянно шипел, словно пытался догнать колючий сухокатыш.
Я поднялся и выступил вперед, приложив бинокль к глазам. В пустыне любая встреча и каждая находка событие, но это вызвало у меня всплеск эмоций. В проволоках веток куста я заметил небольшой пушистый хвост и уголки ушек! Это выглядело нелепо, даже смешно: один или два детёныша запутались в кусте, а их мать бежит за ними, чтобы спасти. Мне стало жалко зверьков, и я, желая хоть на минуту отвлечься от давящей на меня пустоты и жары, сделал то, что сделал. Взяв флягу, скукоженную колбасу и отцепив свой горный шток, я встал наперерез кусту.
Шар, видимо, потеряв поддержку встречного потока ветра, которому мешал я, отклонился в сторону. Штоком я надавил на него сверху, как древком на сено, и попробовал прижать к земле. Он показался мне странно упругим. Этот шелестящий и трещащий комок скользил и не слушался. Мне пришлось наступить на него сверху. Ветви поломались с хрустом, и я увидел, что внутри застряли два очаровательных зверька с глазками-бусинкам. Малыши сильно поранились о колючки. Я доставал их оттуда как мог бережно, хотя дрожащий куст сильно цеплялся. В ход пришлось пустить нож, обрезая вцепившиеся в шерстки мелкие колючие ветки. Провозился я почти полчаса – взрослая особь все время крутилась рядом и настороженно глядела на меня, шипя и пофыркивая. И все же оба детеныша были наконец освобождены мною.
