замолкаю и открываю глаза. Теперь я отчетливо вижу их написанными передо мной:
Родившийся первым второго спасет.
Их души едины, их боль не убьет.
Смерть будет искать тебя, но не найдет.
Правление света тебя уже ждет.
Голова у меня словно разрывается от боли.
– Герой, – нетерпеливо гудит рядом аббат. Но что-то во мне мешает произнести при нем эти слова. Будто они контролируют мое тело. Словно они ожили и угрожающе сжимают мне горло руками.
– Я не могу, – хриплю я, задыхаясь от боли.
– Вы не можете? – переспрашивает Режан, сверля меня застывшим взглядом зеленых глаз. – Не можете или не хотите? Слова снова говорят с вами, Навиен?
Веки у меня задрожали. Режан называет меня по имени всякий раз, когда чего-то хочет. Когда нужно, чтобы я начала ему больше доверять и он получил бы информацию. Обычно аббату удается этого добиться. Только не сегодня. Власть этого апокрифа надо мной сильнее, чем то чувство доверия, которое вызывает во мне Режан. Это должно что-то означать, потому что я сижу здесь с ним каждый день с пяти лет и перевожу тысячи текстов, которые он не может без меня понять.
Однако аббат был ко мне добр, когда я была послушна, и время от времени приносил мне небольшие подарки. Куклы или сладости, которые мне обычно не разрешали есть. Но если я отказывалась повиноваться, тогда он… я вспоминаю наказания и боль, но тут же заставляю себя об этом забыть.
– Я не могу прочитать этот отрывок. Словно он закрывается от меня, – вру я, извиняющимся жестом прикрыв рот, а Режан продолжает наблюдать за мной глазами Аргуса. Я чувствую, что он мне не верит. Но я уже давно не боюсь его наказаний.
– Продолжим завтра, – говорит он, затем отмахивается от меня рукой, как от насекомого. Он разочарован. Я потерпела неудачу и стала для него неинтересна. Поднявшись, я кланяюсь и выхожу из кабинета, при этом сердце у меня громко колотится. Даже когда я уже иду по длинным каменным коридорам ордена, мне все еще трудно дышать.
Чтобы успокоиться, я считаю богато украшенные колонны, обрамляющие дорожку к замку, и только когда я добираюсь до огромной травянистой площади перед дворцом, мне удается сделать глубокий вдох. Хотя монастырь примыкает непосредственно к замку и меня могут увидеть, я упираюсь руками в колени и захожусь кашлем. Что это было? Почему слова не хотели, чтобы настоятель их услышал? Раньше тоже встречались апокрифы, которые говорили со мной или причиняли мне боль во время чтения, будто не хотели, чтобы я их произносила. Но сегодня это было что-то особенное. Словно они предпочли бы, чтобы я ими подавилась, но не обнародовала. Я о таком никогда раньше не слышала.
Но я давно поняла, что, в отличие от многих других героев, я очень одаренный читатель. Это стало ясно, когда мне пришлось уйти из боевых отрядов, чтобы полностью посвятить себя чтению. Ни одного другого героя здесь, в княжестве Истины, не цитируют так часто, как меня.
– Навиен! – раздается знакомый голос.
Я часто моргаю,
