в тени, если у меня была хоть капля сомнения в правильности ответа. Потом, когда мы стали старше и умнее, и народ потихоньку разобрался, что к чему, и всеми правдами-неправдами пытался откреститься от общественных нагрузок и поручений, наша Соня по-прежнему тянула руку. «Мы с Полиной сделаем! К завтрашнему утру», – торжественно клялась она классной руководительнице, заодно решая и мою судьбу. Вот выскочка! Я страшно психовала и никак не могла ее отучить от этой дурной привычки вешать на нас всех собак: «Нафига ты все время высовываешься? Еще и меня впутываешь. Нам что – больше всех надо?». На что моя подруга с фанатичным блеском в глазах отвечала на полном серьезе: «Да как ты, Полина, не понимаешь? Если не мы с тобой, то кто же? Может, ты думаешь, эти скучные инфантильные личности? Нет, на них нам никак нельзя рассчитывать».
В результате мы, как те царские снохи, что пекли хлеба, ткали ковры-самолеты и скатерти-самобранки да вышивали свитки для женихов исключительно по ночам, корпели до утра над какой-нибудь глупой стенгазетой в то время, когда другие наши сотоварищи безмятежно дрыхли и в ус себе не дули…
Я, в расчете, что терпеть осталось недолго, согласилась:
– Хорошо, будь по-твоему, пожаримся еще.
Мы валялись, прикрыв глаза от блаженства, которое дарило нам лето, все больше и больше погружаясь в атмосферу всеобщей расслабленности. Характерные звуки дополняли картину счастливого отдыха в обычный знойный день на берегу реки. Стоило закрыть глаза, и слух тотчас обострялся: равномерный фон распадался на отдельные составляющие. В сознание, в зависимости от меняющейся акустики, поочередно вплывали зрительные образы, иногда конкретные, иногда иллюзорные. Я как бы видела ушами все, что происходило вокруг. В разгаре знойного дня народ отдыхал на полную катушку. Спокойные голоса и негромкий смех поблизости вдруг прорывался взрывами безудержного хохота. В районе купальни – визг и хлюпанье разбесившихся ребятишек, и вечное дурашливое: «Спасите, тону!», на которое сроду никто и не думает реагировать. Звонкие хлопки и тугие удары по мячу доносились со стороны волейбольной площадки. Сетка оказалась не нужна, поскольку игроки стояли в кругу. Им надлежало любыми путями исхитриться и не уронить мяч на землю. Правила были просты, азарта хватало, спонтанно образованная команда крепла и, кажется, сейчас находилась на самом подъеме. Никакого счета не велось, а результат игры проявлялся то в победных воплях, если кто-то проделывал поистине каскадерский трюк, то в дружном реве разочарования, если мяч все-таки не удавалось удержать.
А вот и совсем другие звуки, вплетающиеся в людской гомон: негромкие и ласкающие слух, способные успокоить нервы любого. У меня, как у жителя сугубо городского, они вызывали благостное желание подружиться и с травинкой, и с букашкой. Классические звуки лета, всегда кажущегося нам вечным в начале, а к концу – совсем, нестерпимо-досадно коротким, плыли надо мной, отражаясь какими-то цветными сполохами в закрытых глазах. Они убаюкивали мелодией, сотканной из
