быть грозными и всемогущими. Точно перепуганные крысы, метались они, отталкивая друг друга, топча своих же, истошно вопя… Запах страха витал над полем.
И эти жалкие твари столько лет держали его в подчинении?!
Отныне он сам себе хозяин. Он волен идти куда захочет и делать что пожелает.
А желает он, чтобы двуногие заплатили за все.
Ведь он не забывал ничего.
Он двинулся в город вслед за убегающими людьми.
– Зачем? Зачем он это сделал, Генрих? – всхлипнула Клара.
Шульц зажал ей рот рукой. И вовремя: фанерные стены киоска, где они прятались, затряслись мелкой испуганной дрожью. Свет в окошке померк, заслоненный – буквально! – громадной тушей Господина Элефанта.
Шульц стискивал сестру в объятиях, стараясь даже не дышать. У слонов ведь тончайший слух…
А ему пока рано умирать. Пусть его жизнь разрушена, осталось еще одно незавершенное дельце.
Ярость, которую он испытывал сейчас, не имела ничего общего с изводившими его буйными приступами. Эта ярость была холодной и острой, как отточенный клинок. Благородной. Очищающей.
Солнечные лучи снова хлынули в окошко. Земля снова задрожала – Господин Элефант удалялся.
Сестрица, стоило ее отпустить, опять запричитала, на сей раз оплакивая «бедного, бедного Вилли». Он почувствовал, как все закипает внутри. Держись. Держись. Только очередного приступа сейчас не хватало.
Почему Клара так падка на всякую сволочь? Он до сих пор помнил, как «бедный Вилли» надолго лишил ее возможности выступать. Шульц тогда с ужасом думал, что после рождения ребенка станет только хуже: кормление грудью, пеленки-распашонки, детские хвори – какая уж тут работа? Кормящие матери частенько еще и толстеют… Как ему хотелось узнать, что за подлец обрюхатил его сестру, осквернил ее своим гнусным семенем! Тайна раскрылась несколько месяцев спустя, когда Клара, взмокшая и охрипшая от крика, разрешилась от бремени у него на руках и тут же потеряла сознание. Скоты Бобенчиковы померли бы со смеху! Маленький орущий комочек весь был в крови и слизи, но даже это обстоятельство не могло скрыть черной кожи, курчавых волос и вывороченных губ.
К счастью, поставить простака Вилли на место не составило труда. Шульц знал, что в России к неграм относятся, скорее, с благодушным любопытством (по его мнению, русские сами недалеко ушли от них), но для Вилли за пределами цирка всегда был штат Миссисипи, так что слова «расовое преступление» и «суд Линча» оказали должное воздействие. Пришедшей в себя сестре Генрих сказал, что ребенок был все равно не жилец – забавно, учитывая, сколько времени ему пришлось держать маленькое тельце в бадье с водой, прежде чем оно перестало дергаться.
Он вспомнил, как сестра билась в истерике – глупое создание! – и губы его растянулись в злорадном оскале. Черномазый отправился вслед за своим выблядком. Господин Элефант отменно расправляется с предателями –
