ждала случая, чтобы использовать его в словесной баталии.
– Это уже выходит за все рамки! Надо признать, что вы дурно воспитаны.
– Так вы же меня и воспитывали. Сейчас сами изволили этим похвастать.
– Довольно! – Баронесса заорала фельдфебелем, у Тамилы непроизвольно подкосились коленки, и она опустилась в бабушкино кресло-корытце.
До ареста, разумеется, дело не дошло, но Аполлинария Модестовна каким-то образом узнала про Степана. Это было хуже всего. За три месяца нечастых встреч – все больше по делам, без объяснений – стало ясно, что это не копеечный флирт, не пустяк. Одним днем чудилось, что он вот-вот припадет на колено и объяснится, а следующим – что просто морочил юную Тасину голову и зря она все придумала. Это стало трагикомедией всей жизни, угодившей в лягушку царской стрелой, полетом в ступе Бабы-яги. Она не могла думать ни о ком и ни о чем, не приплетая к размышлениям Чумкова.
В конце лета он уволился со службы и теперь все время посвящал тайным сборищам, листовкам и… Тамиле. Зачем он ее мучил, если не планировал ничего безумного? Или просто хотел завлечь под свои знамена?.. Нет, чушь! Он точно желал ее как женщину, как спутницу. Пусть ей всего семнадцать, но в таких вещах невозможно ошибиться. Что же тогда? Хотел предложить сожительствовать без обязательств? Нынче такое тоже практиковалось. Так… отчего же не предложил до сих пор? Правда, она еще сама не знала, что ответит, но лишь бы поскорее услышать прямой вопрос и прекратить эту беспутицу. Да, они перешли на «ты», говорили друг другу «товарищ», но разве это равнозначно объяснению?
Дочь мучилась, мать все темнела лицом и норовила ущипнуть за нарыв. Однажды Тамила вернулась домой после невинной прогулки, Аполлинария Модестовна сама открыла ей дверь, словно они остались без горничной. В ее руке плясал распечатанный конверт, лицо кривилось.
– Вы изволите поддерживать отношения с мадемуазель Аксаковой? – спросила она в лоб.
– Д-да, н-нет. – Тамила запуталась, ответ требовал многих слов и пояснений. – Мирра, как вам известно, уехала, и наши отношения прервались.
– А тут написано совсем иное. – Аполлинария Модестовна потрясла конвертом перед лицом дочери. – Она жаждет вернуться в Москву инкогнито, собирается устраиваться на службу как простолюдинка и зовет вас с собой.
– Мадам, вы изволили прочитать адресованное мне письмо? – Лицу стало горячо, в глаза набился песок. – Это решительно… решительно невообразимо!
– Я знаю! Но и вы должны знать, до чего меня довели. Я не ведаю, что творит моя дочь и… и что сама я творю. Вы общаетесь невесть с кем, невесть зачем. Я не имею возможности продолжать знакомства по причине вашего неприемлемого поведения. Аксакова опорочила честную семью. Она… она просто недобропорядочная и вас баламутит. Это свыше моих сил!
Она жестом велела следовать в гостиную, сама пошла впереди полководцем накануне решающего сражения.
– Рассказывайте
