style="font-size:15px;"> – Нестор, я сейчас все исправлю, если ты так переживаешь. Ну ее, аспирантуру! Сейчас скажу: я передумала и снимаю свою кандидатуру. Хочу назад в свою школу, к моим ребятам, – засуетилась Лина и окликнула Волосюка: – Профессор!
– Я слушаю, слушаю, голубушка! – отозвался Волосюк, оторвавшись от своего занятия.
– Профессор, она собиралась сказать… в общем, мы готовы. Оба, – опередил я Лину. И это был роковой шаг.
Оказывается, мойры, богини судьбы, все скопом швырнули мне из голубых небес, с вершины своего Олимпа красно-белый спасательный круг, и, ухватись я за этот божий дар, все пошло бы по моему плану, но я самонадеянно его отверг!
– Ну смотри, я хотела, как тебе лучше. Да ты не расстраивайся. Я переживу, – сказала Лина совсем по-матерински. А может, так утешают жены.
Мы присели рядышком за один из столов. А вскоре к профессору присоединились остальные члены комиссии, сели одесную и ошую, то есть по правую и левую руку от Волосюка, и тот сказал, благожелательно оглядывая нас с Линой, ожидающих своего часа:
– Вижу, ваши полки приготовились к бою. Ну, друзья-ратоборцы, кто первым пойдет «на вы»?
– Вперед мы выпускаем Северова. Он – наш Пересвет, – опередив меня, в тон ему прытко ответила Лина.
Я на нее зашипел:
– Зачем ты его дразнишь? Он не всегда понимает шутки.
– А мне теперь все трын-трава, – прошептала Лина бесшабашно.
– Я, стало быть, Челубей, – однако, ничуть не обидясь, резюмировал Волосюк. – Значит, вы, голубушка, не теряете чувства юмора? Это хорошо! Ну, коли так, Северов, милости просим на лобное место.
– Подожди, – остановила меня моя соперница и заботливо поправила галстук, будто собирала в поход на половцев. – Тебе ни пуха ни пера, а я иду к черту.
Я говорил обстоятельно и уверенно, а когда ответил на особо коварный вопрос, за моей спиной раздались аплодисменты и голос резвящейся Лины:
– Браво, Нестор!
– Кузькина! – будто бы строго одернул ее Волосюк, но было видно: он тоже доволен моим ответом.
– Смелее, профессор, ставьте, ставьте «отлично»! Неужели вы еще сомневаетесь? – не унималась Лина.
– У кого еще будут вопросы? – спросил Волосюк своих коллег.
Те, одобрительно глядя на меня, ответили: мол, все ясно, лично они удовлетворены. И профессор поставил мне «отлично».
– Ступайте, Северов. А мы послушаем нашу кавалерист-девицу. Посмотрим, по-прежнему ли боек ее язычок, – сказал Волосюк.
– Я останусь, поболею за Кузькину, – ответил я, считая: мое присутствие придаст ей душевные силы, поможет справиться с горечью поражения.
Я направился к нашему столу, а Лина побрела на освободившееся «лобное место». На какое-то мгновение мы встретились, и она сердито прошептала:
– Чтоб ты видел мой позор? Не хочу! Жди меня в коридоре. Я не задержусь.
