в родной город и родительский дом летом. В один из приездов, похолодев, поняла, что с головой у мамы, мягко говоря, действительно не в порядке. Она по многу раз в день с недоверием спрашивала, кто я и откуда? Сколько мне лет, сколько родила детей и кем работаю?
– Мама, ты издеваешься? – отказывалась я верить в происходящее. – Это же я, твоя дочка!
– Нет, моя дочь в Казани живет. А ты сиделка, – убивала она ответом.
Еще через год мама с таинственной и зловещей улыбкой на устах объявила, что разучилась читать, потому что не помнит букв. («Они почему-то не складываются в слова»). И окончательно перестала признавать меня. Целыми днями сидела на стуле в проеме своей комнаты и подозрительно следила за тем, что я делаю. Правильно ли мою холодильник или готовлю обед. Она вдруг потеряла чувство насыщения, могла съесть за один присест полную сковородку мяса или кастрюлю супа, а потом страдала от переедания. На наш удивленный вопрос: «Где обед?» – по-детски наивно отвечала, что не знает, к еде вообще не притрагивалась, хотя была очень голодна.
Пришлось пойти на унизительный шаг – прятать от мамы обед и продукты. Но стоило нам отлучиться, она, перерыв весь дом, находила еду, съедала все до последней крошки, или прятала съестное под свой матрас. При этом жаловалась соседям, что мы ее не кормим и прячем от нее продукты. Приходилось объяснять, что у мамы диабет второго типа, эндокринолог велела соблюдать строгую диету, и мы следим за ее питанием. Самое печальное, если не сказать страшное, что наша ласковая, любящая и внимательная мама, вдруг стала агрессивной, подозрительной и угрюмой. Друзьям и знакомым вход в дом теперь был заказан. Мама в истерике нападала на гостей со словами: «Уходите отсюда! Это мой дом! Я не позволю его захватить». А своего сына начала принимать за мужа.
– Мне все завидуют. Говорят, какой у тебя муж замечательный, – хвалилась она. – Как он за мной ухаживает и любит. А главное, он такой молодой…
Последняя встреча с мамой до конца жизни будет стоять у меня перед глазами. Она очень любила купаться. Когда приезжала ко мне, обожала подолгу стоять под душем, приговаривая: »Как хорошо, что у тебя вольная вода. Ее не нужно носить ведрами и греть на плите». В последний наш с ней вечер она как-то особенно, по-детски искренне, с наслаждением плескалась в ванной. Не скрывала своего удовольствия, когда я терла ее мочалкой, и постоянно спрашивала: «Кто же вас, сиделок, научил так хорошо ухаживать за пожилыми людьми?»
– Мама, это же я, твоя Верочка, – в очередной раз пыталась я достучаться до ее сознания, но в ответ слышала одно: «Нет, ты сиделка. Очень хорошая сиделка. Я расплачусь с тобой своей пенсией, как только мне принесет ее почтальонка».
В свежей, длинной и мягкой ночной сорочке она, румяная и очень довольная купанием, прошла в свою комнату, уселась на любимый маленький стул и подарила мне такой благодарный взгляд (мы в тот вечер уезжали), что я подумала, может хоть на секунду она поняла, кто я? Тот взгляд оказался прощальным.
Врагу не пожелаешь
