казчик. Чем сильнее он жаждал поведать кому-нибудь историю, приключившуюся с ним ли непосредственно, у него ли на глазах либо в его недурно развитом воображении, тем больше препон чинила ему сама жизнь. До того доходило, что он врывался на офисную кухню (закуток со спичечный коробок с окном уже холодильника, где они с коллегами обедали, притулившись у четырехместного стола всемером), еле удерживая в себе свежую историю, чтобы не расплескать, донести целиком до слушателей, а в кухне, скажем, внезапно лампочка взрывалась. Или Оксана, бухгалтер не первой свежести, проливала домашние щи на мохеровую юбку, принималась причитать и взмахивать пухлыми руками, перетянутыми в запястье, как у младенца, ремешком часов и браслетом с кругляшами яшмы. Все тут же приходили в движение, ведущий специалист управления рисками Анатолий бросался прикладывать к юбке Оксаны махровое полотенце (кто-то несколько лет назад принес на обед кусок пирога, запеленутый в полосатое полотенце для тепла, да так оно и поселилось на офисной кухне, как приведение), втирая щи поглубже в мохер, юрист Елена Смирнова бросала на Анатолия ревнивые взгляды, громко, но обращаясь словно бы к холодильнику, восклицала «зачем так тереть-то, теперь точно не отстирается!», и, не помыв за собой кружку, уходила в курилку томиться. Словом, внимание коллег доставалось не Павлу Петровичу, а полотенцу и мохеровым коленкам, лопнувшей лампочке или другим происшествиям.
Бывало, конечно, и намного обиднее, потому что вовсе без спецэффектов: просто потенциальному слушателю Павла Петровича внезапно звонил начальник или даже жена, приходилось прервать рассказ на полуслове, а продолжение почему-то никак не наступало. Оборванные рассказы Павла Петровича множились, как хвостики от шпрот на краю тарелки, когда застолье близится к закату, на столе копится беспорядок и разор, но убирать остатки закуски, жирные блюдца и помутневшие от многочисленных тостов рюмки еще рано.
При этом с Павлом Петровичем с завидной регулярностью происходило что-нибудь экстраординарное, странное или заслуживающее внимания. Он мог, к примеру, приехать в командировку в Ижевск, отравиться там селедкой, попасть в инфекционное отделение – и в заботливые руки медсестры, которая оказывалась его соседкой по парте в первом классе тагильской школы. Или, был случай, находит он в такси портмоне, забытое предыдущим пассажиром, открывает, чтобы по каким-нибудь документам или банковским картам найти владельца, – а там его же, Баженова П.П., визитка. И водительские права на имя некоего Безвременных Н.И., который год назад звал на работу в Москву, но после последнего, очного собеседования почему-то отказал. Павел Петрович даже задумался, стоит ли возвращать этому хмырю документы и деньги – или компенсировать себе понесенные расходы на бесплодную поездку в столицу (и уязвленное профессиональное самолюбие). Решил, что карма дороже, отправил портмоне со всем содержимым хмырю в офис. Почтой, чтобы подольше мучился.
Павлу Петровичу все время подворачивались неожиданные встречи, удивительные совпадения и знаки судьбы, которые он очень любил подолгу крутить в мыслях за вечерним чаем, стараясь расшифровать послания от Вселенной. Например, в понедельник на белой двери его рабочего кабинета обнаружился штамп «КОПИЯ ВЕРНА дата подпись». Павел Петрович взволновался, даже пароль от компьютера не сразу вспомнил, и потом весь день думал – что бы это могло значить? Дверь – лишь копия двери в кабинет, а на самом деле – портал в параллельную реальность? Или он сам – копия? А тогда – кто оригинал? Попытался обсудить эту загадку с коллегами на обеде, но юрист Елена Смирнова перегрела в микроволновке рыбу, и принимать пищу на офисной кухне без противогаза стало решительно невозможно. Все разбрелись со своими тормозками по кабинетам, и Павел Петрович снова почувствовал себя совершенно несчастным.
Но от отсутствия слушателей рассказов Павла Петровича меньше не становилось. Даже наоборот. Вот, скажем, в последний день отпуска прогуливается от по набережной Адлера, а навстречу ему – юноша бледный со взором горящим, высоченный, с облезлыми ангельскими крыльями за спиной, в футболке с портретом Сталина и с банкой энергетика в руке. Павел Петрович хотел было обогнуть юношу по максимально безопасной широкой дуге, поскольку горький опыт давно научил, что такие ангелочки либо стараются затащить в сомнительный бар, либо раздают бессмысленные листовки, либо просят денег на проезд до Краснодара. Однако странный персонаж перегородил Павлу Петровичу дорогу (тому показалось даже, что ангел расправил крылья – наверное, это последние всполохи предзакатного солнца создали такой обманный эффект) и, чуть наклонившись, вкрадчиво произнес:
– Послушайте, Павел Петрович!
Тот недоуменно отшатнулся:
– Что?!
– Просто – послушайте.
Баженов часто-часто заморгал, набрал воздуха, чтобы убедительно отбрить непрошеного советчика, но вдруг зажмурился и визгливо чихнул. А когда разжмурился обратно, долговязого «ангела» уже и след простыл. Павел Петрович даже забыл удивиться, откуда бы юноша мог знать его имя-отчество. Потом уже удивился, за ужином, и налил себе побольше чаю, чтобы хорошенько обдумать это
