в мой кабинет. Пару минут, и я оказываюсь в уединенном пространстве, воплощающим мое представление об идеальном уголке интроверта, каковым я и являюсь.
Мне не надоел вид, открывающийся из моей великолепной тюремной камеры. А как иначе назвать место, из которого мне невозможно свалить. И то, что я являюсь мертвым для всего мира – не единственная причина. Оглядывая кабинет в современном минималистичном стиле с преобладанием темных тонов, медленно подхожу к рабочему столу, предвкушая зрелище, которое меня ждет.
Одна лишь мысль о том, что сейчас я увижу ее, будоражит меня куда сильнее того мясца, что я видел в парной.
Огромные панорамные окна от пола до потолка, открывающие захватывающий вид на величественные скалистые горы, покрытые зеленью, кажутся мне увлекательными декорациями к сегодняшнему просмотру.
Опустившись в широкое кресло, я сперва надеваю часы – я не могу жить без этого аксессуара и снимаю его крайне редко. Я держу в руках истинное произведение искусства и осознаю глубокую связь с родом Торнтон, которые создали целую империю часов и украшений для элиты.
На моих написано мое имя: «Кэллум Торнтон», и я знаю, что дедушка лично наносил эту гравировку на задней стороне циферблата. Данный аксессуар выполнен из белого золота, изящные линии его дизайна безупречны от деталей до их полировки. Мой дед был непревзойденным мастером, и его я уважаю намного больше своего отца, который родился не только с золотой ложкой во рту, но и со звездной болезнью.
Любуясь тем, как римские цифры, искусно выгравированные и заполненные черной эмалью, контрастируют с нежным фоном, создают ощущение глубины и объема, я надеваю их на запястье. Кожа крокодила приятно соприкасается с кистью, и я окончательно расслабляюсь.
Эти часы – не просто инструмент для наблюдения времени. Они являются символом престижа, истории и семейных ценностей, воплощенных в драгоценном металле и камнях.
Завершив свой традиционный ритуал, я включаю ноутбук, откидываясь на кресло.
– Чем сегодня занималась, маленькая мятежница? – усмехаясь, просматриваю записи Авроры за день. – Это я уже видел.
– Покажи настоящее время, – приказываю я, и мне открывается запись с ее видеорегистратора. Аврора в машине. Я слышу звук капель дождя, ритмично ударяющихся об лобовое стекло ее машины. – Покажи себя, девочка, – чувствуя себя чертовски хреново за это нежное «девочка», я сжимаю зубы, надеясь на то, что Ава услышит меня или почувствует.
Это невозможно, но мне бы хотелось… чтобы она реагировала на мое тело так же, как и я на ее.
Важное примечание: тело. Не она. Мне интересен лишь процесс эксплуатации ее тела. Оно особенное и уникальное для меня лишь тем, что оно закрыто, недоступно и не плывет к моим ногам.
Совратить на умоляющий о большем, поцелуй, хорошую девочку – куда интереснее, чем трахнуть готовую на все, шлюху.
Я не вижу ее лица, только капюшон, закрывающий мне обзор на Аву, поскольку она сидит, уткнувшись
