Да.
– Смотри мне в глаза.
Юлиан с усилием поднял веки и увидел, что к нему наклоняется Максим.
Это был семидесятилетний старик; белая, как снег, борода падала почти до пояса; волосы до плеч были с легким золотистым оттенком сквозь седину; на щеках и на лбу темнели глубокие морщины, полные не страданием, а мудростью и волей; на тонких губах скользила двусмысленная улыбка: такая улыбка бывает у очень умных, лживых и обольстительных женщин; но больше всего Юлиану понравились глаза Максима: под седыми, нависшими бровями, маленькие, сверкающие, быстрые, они были проницательны, насмешливы и ласковы. Иерофант спросил:
– Хочешь видеть древнего Титана?
– Хочу, – ответил Юлиан.
– Смотри же.
И волшебник указал ему в глубину пещеры, где стоял орихалковый треножник. С него подымалась клубящейся громадой туча белого дыма. Раздался голос, подобный голосу бури, – вся пещера дрогнула.
– Геркулес, Геркулес, освободи меня!
Голубое небо блеснуло между разорванными тучами. Юлиан лежал с неподвижным, бледным лицом, с полузакрытыми веками, смотрел на быстрые легкие образы, проносившиеся перед ним, и ему казалось, что не сам он их видит, а кто-то другой ему приказывает видеть.
Ему снились тучи, снежные горы; где-то внизу, должно быть, в бездне, шумело море. Он увидел огромное тело; ноги и руки были прикованы обручами к скале; коршун клевал печень Титана; капли черной крови струились по бедрам; цепи звенели; он метался от боли:
– Освободи меня. Геркулес!
И Титан поднял голову; глаза его встретились с глазами Юлиана.
– Кто ты? Кого ты зовешь? – с тяжелым усилием спросил Юлиан, как человек, говорящий во сне.
– Тебя.
– Я – слабый смертный.
– Ты – мой брат: освободи меня.
– Кто заковал тебя снова?
– Смиренные, кроткие, прощающие врагам из трусости, рабы, рабы! Освободи меня!
– Чем я могу?..
– Будь, как я.
Тучи потемнели, заклубились; гром загудел вдали; сверкнула молния; коршун взвился с криком; капли крови падали с его клюва. Но сильнее грома звучал голос Титана:
– Освободи меня. Геркулес!
Потом все закрыли тучи дыма, поднявшиеся с треножника.
Юлиан на мгновение очнулся. Иерофант спросил:
– Хочешь видеть Отверженного?
– Хочу.
– Смотри.
Юлиан опять полузакрыл глаза и предался легкому очарованию сна.
В белом дыме появились слабые очертания головы и двух исполинских крыльев; перья висели поникшие, как ветви плакучей ивы, и голубоватый свет дрожал на них. Кто-то позвал его далеким, слабым голосом, как умерший друг:
– Юлиан! Юлиан! Отрекись во имя мое от Христа.
Юлиан молчал. Максим прошептал ему на ухо: «Если хочешь увидеть Великого Ангела, – отрекись».
Тогда Юли�
