действительно запер за собой дверь, но для Прохора не существовало преград, когда на помощь звал друг. Он просто открыл входную дверь так, как если бы она была не заперта, причем совершил это действие настолько просто, что шума оное не произвело совершенно никакого. Однако узнать это Ниязову было не суждено физически, поскольку его седалище уже оторвалось от табурета, и он завис в пространстве, чувствуя могучую подъемную силу руки Прохора. Шансы на спасение таяли стремительно, на решительное действие оставалась максимум пара секунд, Ниязов крепко зажмурился… И тут что-то изменилось.
Яков Насреддинович вдруг увидел себя, а заодно и всех своих гостей со стороны. Словно комар, сидящий на потолке, Ниязов обозревал всю кухню, и это новое необычное состояние ему очень даже сильно нравилось. Все происходящее в кухне показалось ему скорее забавным, он не чувствовал ни страха, ни злости – ничего, кроме тихого умиротворения.
Между тем, со стороны картина виделась просто захватывающей. Савкин поднял оцепеневшего Ниязова почти до уровня дешевенькой люстры, причем какие-либо эмоции на лице Прохора категорически отсутствовали, а Сопельник орал из-под стола: «Проша, уймись, верни Якова на место, я нисколько не шучу!» Сатиновые цветастые трусы Ниязова мрачно повисли, словно штандарты поверженного противника, выражая на сей раз полную покорность переменчивой судьбе. Глядя на все это с потолка, Ниязов-второй все также продолжал лихорадочно искать выход из безвыходной, в общем-то, ситуации. Параллельно в его голове возникла и не уходила мысль: и чем же все это безобразие, в конце концов закончится?
Между тем в комнате все оставалось в замершем состоянии, Прохор держал Ниязова за шкирку, Сопельник трусливо выглядывал из-под кухонного стола, а собственно Ниязов покорно висел между небом и землей, отдавшись судьбе на милость. Внезапно все снова изменилось невообразимо и стремительно. Яков Насреддинович «вернулся» в свое бренное тело и стоп-кадр отменили – орал Сопельник, пыхтел Савкин, а Ниязов приподнялся еще чуть вверх, явно понимая, что продолжением синусоиды его движения станет стремительное пикирование вниз на встречу с истертым кухонным линолеумом. И ничего не смогло бы помешать этому вполне логическому завершению уже совсем грустного субботнего утра, да нет – еще одна метаморфоза произошла с Яковом Насреддиновичем Ниязовым. Его тщедушное тело мягко приземлилось обратно на табурет, однако ничего ужасного дальше не произошло. Даже наоборот – грудь Якова Насреддиновича наполнили гробовая тишина и чувство полного блаженства. Он вдруг понял, что никакой там Проша Савкин, да и вообще никто не сможет причинить ему физического ущерба ни сейчас, ни когда-либо вообще. Он это понял резко, раз и навсегда.
Далее происходило следующее. Озадаченный Прохор плавно наклонил мятую физиономию с перегарной поволокой к лицу Ниязова, совсем не понимая, почему
