произведение. Доставлю любительский экземпляр, с рисунками в красках.
Я попросил его не беспокоиться, но все же он ушел довольный. Когда зеленый узел вместе с книгоношей исчез во мраке коридора, я спросил домоправительницу, откуда к нам свалился этот жалкий человечек.
– Подлинно, что свалился, – ответила она. – К нам он свалился из-под крыши, где живет с женой.
– Вы говорите, Тереза, – у него жена? Чудно! Женщины престранные создания. Наверно, это плохонькая женщина.
– Хорошо не знаю, какова она, – ответила Тереза, – но вижу каждый божий день, как она треплет по лестнице свои шелковые платья в сальных пятнах. Глаза у нее так и светятся, а, по чести говоря, разве такие глаза и шелковые платья подобают женщине, которую приютили тут из милосердия? И на чердак-то их пустили только на время, пока чинится крыша, пожалев, что муж больной, а жена в интересном положении. Привратница еще сегодня говорила про нее, что она с утра почувствовала боли и сейчас уложили ее в постель. Очень им нужен этот ребенок!
– Тереза, он, несомненно, им не нужен, но природа захотела, чтобы они произвели ребенка; она поймала их в свою ловушку. Нужно примерное благоразумие, чтобы избегнуть хитростей природы. Так пожалеем их и не станем поносить. А что до шелковых платьев, то нет женщины, которая бы не любила их. Дщери Евы любят наряды. Вы сами, Тереза, такая степенная, разумная, – а какой крик вы поднимаете, если не окажется у вас белого фартука, когда вам надо подавать к столу. Скажите-ка, а есть ли у них на чердаке самое необходимое?
– Ну откуда у них быть? Муж, что вы видели, был агентом по ювелирной части, как сказывала мне привратница, и неизвестно, почему он бросил продавать часы. Теперь торгует альманахами. Разве это честное занятие? И никогда я не поверю, что Бог дарует свое благословение торговцу альманахами. А, между нами, жена его, судя по всему, – дрянь: где день, где ночь. Сдается мне, она годна воспитывать ребенка, как я – играть на гитаре. Невесть откуда взялось все это, но только я уверена, что прибыли они по Нищей дорожке из Беззаботной стороны.
– Откуда бы ни прибыли они, но это бедняки, Тереза, а на чердаке холод.
– Еще бы! Крыша прохудилась в нескольких местах, и дождевая вода по швам проходит на чердак. У них нет ни белья, ни мебели. Ни столяр, ни ткач не работают, думается мне, на христиан из этой братии.
– Это очень печально, Тереза. И вот вам – христианка, а обеспечена необходимым хуже, чем этот язычник Гамилькар. Что говорит она сама?
– С такими людьми я никогда не разговариваю. Не знаю ни что она говорит, ни что она поет. А поет она целый день. Я слышу ее с лестницы, и когда ухожу и когда возвращаюсь к себе домой.
– Ну что ж! Наследник Кокоза мог бы сказать, как яйцо в деревенской загадке: «Мать родила меня с песней». Подобный же случай был и с Генрихом Четвертым. Жанна д’Альбре, почувствовав родовые боли, запела старинное беарнское песнопение:
Божья Матерь с конца моста,
Помоги мне в этот час.
Проси
