продолжал я, вспомнив чек на пятьдесят фунтов, который несколько минут назад показался мне манной небесной. – Какой сюрприз ждет тебя! Ты получишь обратно свою ссуду так же скоро, как прислал ее, с прибавкой других пятидесяти фунтов, как процент за твое великодушие. Что же до нового мецената, которого ты посылаешь, чтобы помочь мне в затруднениях, он, наверное, окажется прекрасным старым джентльменом, но на этот раз не попадет в свою стихию. Я не нуждаюсь ни в помощи, ни в совете, ни в покровительстве! Я могу купить все это! Имя, почет и власть – все продажно в наш удивительно коммерческий век и поднимается до самой высокой цены! Клянусь душой! Богатому «филантропу» будет нелегко состязаться со мной в могуществе! Ручаюсь, что вряд ли он имеет больше пяти миллионов! А теперь ужинать; я буду жить в кредит, пока не получу сколько-нибудь наличных, и нет причины, почему бы мне сейчас не покинуть эту нищенскую конуру и не отправиться в один из лучших отелей.
Я уже хотел оставить комнату под влиянием возбуждения и радости, как новый порыв ветра заревел в дымоходе, принеся с собой целый столб сажи, которая упала черной кучей на мою отвергнутую рукопись, забытую на полу, куда я в отчаянии ее бросил. Я быстро поднял ее и очистил от грязи, размышляя о том, какая судьба постигнет ее теперь – теперь, когда я сам мог ее издать, не только издать, но рекламировать и сделать предметом внимания, используя все затейливые и осторожные способы, известные лишь посвященным. Я улыбался при мысли, как отомщу тем, кто отнесся с пренебрежением и презрением ко мне и к моему труду, – как они будут приседать передо мной! Как они будут вилять хвостами у моих ног, как побитые дворняжки. Самая упорная и непреклонная шея согнется передо мной! В этом я был уверен, так как, хотя деньги не всегда покоряют все, они не преуспевают лишь в том случае, когда при деньгах отсутствует ум. Ум и деньги вместе могут двигать миром. Ум часто способен на это и без помощи денег, и это непреложный, доказанный факт, о котором не следует забывать глупцам.
Полный честолюбивых мыслей, я время от времени улавливал дикие звуки скрипки, на которой играли рядом, – звуки то рыдали, как плач скорби, то вдруг звенели, как беспечный смех женщины, – и внезапно я вспомнил, что еще не распечатал третье письмо, адресованное мне, с золоченой короной, которое оставалось на столе, до сих пор почти не замеченное.
Я неохотно взял его и медленно разорвал толстый конверт. Развернув небольшой плотный лист бумаги, также с короной, я прочел следующие строки, написанные удивительно четким, мелким и красивым почерком:
Дорогой сэр!
Я имею к Вам рекомендательное письмо от Вашего бывшего университетского товарища мистера Джона Кэррингтона, который был так добр, доставив мне случай познакомиться с тем, кого я считаю необыкновенно одаренным всеми талантами литературного гения. Я буду у Вас сегодня вечером, между восемью и девятью часами, надеюсь застать Вас дома и незанятым. Прилагаю мою карточку и настоящий адрес и остаюсь преданный
