лица.
На его похоронах девятилетний сын взял автомат и пообещал отомстить за папу.
Станислав Иванович, прошедший всю войну, плакал, когда рассказывал об этом.
Интерлюдия
Через три недели после похорон я снова приехала в Луганск. Вещи свои я раздала и приехала с одним чемоданом.
Первые дни перекантовывалась у дальней родни, затем сняла квартиру. Двушка в центре тогда сдавалась за 3000 рублей в месяц. Некому было снимать квартиры, из Луганска все разъехались.
Впоследствии на Донбассе у меня повелось так, что если я снимала двушку, то во второй комнате обязательно кто-нибудь заводился. В этот раз завелся гражданин Латвии.
Вик, русский журналист из Риги, в ту пору был гол как сокол, но весь в прожектах. Впрочем, у него была бутылка виски и банка хорошего сирийского кофе, которые составляли его достояние. Виски мы понемногу пили, кофе пили помногу. Познакомились мы с ним, когда мой товарищ из донецкого МГБ попросил меня навести справки, есть ли в Луганске журналист с таким именем. Тогда я нашла его на «Фейсбуке» и обнаружила, что он не только журналист, но и ролевик. Мы зафрендились, начали общаться, выяснилось, что он служил у Бэтмена, а сейчас пытается приткнуться в новой реальности Луганска – где-нибудь на мирной должности. Возвращаться в Ригу он не хотел. Жил в общаге на краю города, и довольно скоро я предложила ему перебраться на продавленный диван в моей двушке.
Вик устраивал мне выезды на фронт и знакомил с военными. У него остались старые контакты в армии, которые мне изрядно пригодились. В основном ездили мы в сторону Первомайска.
Летом из Питера приехала моя подруга Шаи. Она ехала поддержать меня, и я была ей очень благодарна. Шаи – это ролевой никнейм, по-настоящему её звали Юля, но никто её так не называл, кроме, кажется, Вика. Он в неё влюбился почти сразу, отчаянно и безответно. Это было хорошее время. Мы сидели до утра в большой комнате, где работал кондиционер, пили кофе и виски (не всё тот же; кажется, какой-то другой), разговаривали и спорили. А утром ехали на съёмки. Шаи тоже было интересно. Она даже помогала монтировать материал.
Кажется, в двадцать шесть я была довольно общительным человеком. Сейчас я бы с трудом перенесла необходимость находиться в обществе двух человек постоянно, каждый день, а тогда это даже доставляло мне удовольствие.
Хотя меня всё время мучила незатухающая боль. Лёшка лежал в могиле, а я ходила по земле. И это было несправедливо. Я искала самые опасные съёмки, я мечтала подставиться под осколок или пулю, я надеялась, что скоро это закончится, и я окажусь рядом с любимым человеком.
Про рай и ад я не задумывалась. Я только знала, что суицид для меня исключён. Эту установку мне дала шаманка, к которой я пошла после его смерти. Питерская городская шаманка, без особых странностей в поведении, единственное – она принимала плату исключительно сырой рыбой. Она и сказала мне, что
