style="font-size:15px;"> – Уйду, раз просишь.
Владо вскочил. Однако, продолжая все так же ухмыляться, он покрутил пальцем, указывая тем на брата:
– Ты об этом пожалеешь. Не забывай, что сегодня я приходил предложить мир в последний раз, братец. Именно так: это был последний шанс. Если бы ты просто отдал мне чертов комплект Уинтерботтом, я бы забыл прошлое и простил тебя. Ну? Может, подумаешь еще разок?
Юлькен процедил сквозь зубы:
– Он ни за что не попадет тебе в руки, пока моя голова не расколется надвое.
– Хм, дельное замечание. Я все прекрасно понял.
Владо, казалось, ожидал такого ответа и ухмыльнулся, а морщины на его лице проявились еще отчетливее. Затем он прищурился, словно собираясь полюбоваться помрачневшим лицом Юлькена.
– Даже слепому очевидно, что курфюрст Кхан станет президентом на этих выборах. Думаешь, тебе останется место на этом полуострове, если ты не примкнешь к нему? Разве будут у тебя, последователя Качи, которого Кхан ненавидит больше всего, какие-то другие варианты? Ты же должен понимать: как только выборы закончатся, ты станешь куском мяса для тигра. Тебе лучше хотя бы прикинуться, что мне удалось тебя убедить, раз я проявил великодушие. Или же нет? Джиннеманы так не поступают?
– Разве я не сказал тебе убираться?!
Юлькен прекрасно знал, что значили слова Владо. Ничего нового он не услышал.
Всего курфюрстов было пятнадцать, и Кхана, которому служил его младший брат, уже поддерживало большинство из них. Против остались лишь трое, в их числе курфюрст Кацуя – его Владо и называл оскорбительным прозвищем «Кача». Остальные – те, кто официальной поддержки не выразил, – похоже, решили последовать за большинством.
Выборы заведомо проиграны – Юлькен это знал. Однако разве не политические убеждения ценились в семье Джиннеман, да и вообще среди всех тех, кто унаследовал в Республике Травачес более или менее известную фамилию, так же высоко, как жизнь? К тому же общеизвестен и тот факт, что немало людей продолжали следовать им, даже жертвуя этой жизнью. А семья Джиннеман имела особую славу в этом отношении. И возможно, причина, по которой братья столь жестко разошлись, заключалась в сильных искушениях, которые предлагали курфюрсты, признавшие эту славу.
Но как давно это началось? Когда лордов так ошеломили и взволновали вещи вроде убеждений и фракций, хотя в то же время в стране было немало людей, которым и куска хлеба не доставалось? Может, после того, как в Травачесе ввели странную республиканскую политику выборов среди феодалов? Нет, ну какая это в самом деле республика? Это не что иное, как порочная форма монархии, которая делила всю нацию на сотни фракций, где дети отворачивались от родителей, брат восставал против брата, а друг – против друга. И, даже несмотря на это, его было невозможно сломить.
С давних времен в Травачесе считалось вечным позором покинуть хозяина, которому пообещал служить. Но восемь фракций, существовавших на момент основания Республики, не будучи
