что проспал больше должного. Но самое неизгладимое и, увы, самое неприятное воспоминание связано с возвращением. Поезд был тот же, но направление движения и наше настроение – противоположные. Отец не получил работу, а я лелеял надежду на то, что Рим провалился в тартарары.
Прежде чем сменить тему, стоит объяснить, почему в ту судьбоносную ночь я повел себя как настоящий бессовестный манипулятор и не позволил отцу отправить меня обратно в постель.
– Я даже не стану тебе говорить, который час.
Мы давно преодолели временные границы, за которыми расстилались леса, населенные зомби и оборотнями.
– Если нас застукает мама – как минимум потребует развода, – сказал он, споласкивая грязную посуду и давая тем самым понять, что праздник окончен. – А тебя отправит в Иностранный легион.
И тут мне безумно захотелось, чтобы мы с отцом взяли в руки гитары. Есть ли лучший способ встретить рассвет, чем устроить джем-сейшен?
Я не хвастун, но должен сказать, что, учитывая возраст, тонкие пальцы, то, что речь идет о нелепом очкарике, гитаристом я был многообещающим и увлеченным. Вряд ли что-то другое настолько подходит склонному к одиночеству и одержимому навязчивыми идеями человеку, как игра на струнном инструменте. Я был не Сеговиа и не будущий Джими Хендрикс, но репетировал с упорством виртуоза: играть я научился пару лет назад, когда отец показал мне первые аккорды, арпеджио и объяснил на пальцах пентатонику. Я уже заслужил акустическую “Сакуру” с искусственным перламутром, на которой разбивал пальцы; инструмент отца был надежным и прилежным товарищем, позволявшим исполнять соло. Репертуар был своеобразный и явно устаревший: Джин Винсент, Карл Перкинс, Рики Нельсон – герои отцовского отрочества, которые населяли и мое детство, даря мне неожиданную возможность выделиться из стада.
Музыкальные вкусы – единственное, что уже в начальной школе позволяло мне чувствовать себя выше других. Парадокс в том, что при этом я переносился лет на двадцать назад, а то и больше: в роковой 1959 год, когда, как поется в известной песне, “умерла музыка”[3].
Словом, пока приятели еще слушали детские песенки или, в лучшем случае, дурацкие хиты фестиваля в Сан-Ремо, я пытался оживить музыку, ведомый твердой рукой отца. Наша игра – пугающая и сказочная, словно спиритический сеанс, – воскрешала погибшие, вечно молодые души Бадди Холли, Ричи Валенса, Эдди Кокрана. Обычно отец, играя вступление That’ll Be the Day или синкопированный рифф из Summertime Blues, рассказывал не слишком поучительные истории из жизни героических пионеров рок-н-ролла, хулиганов в джинсах и бомберах, которые, как он говорил, объявили войну ханжам доброй половины земного шара.
Наверное, моя преданность далекой и устаревшей музыке отвечала мучительному желанию отыскать прошлое, которое родители (из сдержанности или гордости) упорно от меня скрывали. Впрочем, доставать на свет божий экспонаты из музейного хранилища
3 февраля 1959 года в авиакатастрофе погибли рок-музыканты Бадди Холли, Ричи Валенс и Биг Боппер. Певец Дон Маклин назвал это трагическое событие “Днем, когда умерла музыка” и написал о нем песню
